Примечание. Нельзя с уверенностью утверждать, кто из двоих солгал: командарм 4-й А. А. Коробков Павлову ночью 22 июня или Д. Г. Павлов своим дознавателям. Доподлинно известно, что в самом Бресте практически до открытия немцами огня не происходило ничего из того, о чем якобы докладывал Коробков. Матчасть 22-й ТД находилась на своем месте в Южном военном городке, причем из танков были выгружены боеприпасы, а часть автотранспорта находилась на консервации (на колодках). На своих квартирах ночевали командир дивизии генерал В. П. Пуганов, его заместители полковой комиссар Илларионов и полковник И. В. Кононов (у него остался ночевать начальник АБТО штаба армии полковник Е. Е. Кабанов), командир 44-го танкового полка майор И. Д. Квасс, комбат-1 этого же полка М. И. Кудрявцев и многие другие [98] . Также находились дома командир 42-й стрелковой дивизии, частично располагавшейся в Брестской крепости, генерал-майор И. С. Лазаренко и будущий герой ее обороны, командир 44-го стрелкового полка майор П. М. Гаврилов.

До начала войны оставалось менее получаса. Связи со штабом округа не было, но командующий 10-й армией К. Д. Голубев самостоятельно отдал приказ о рассылке в войска делегатов связи; по уцелевшим телефонным каналам передавались распоряжения о приведении войск в боевую готовность. Там, куда удавалось дозвониться, экспедиторы секретных делопроизводств штабов спешно получали «красные пакеты» и развозили их по подразделениям. Но время было утеряно безвозвратно: сигнал «Гроза», по которому вводился в действие секретный «красный пакет», содержащий план действий по прикрытию госграницы, Минск не давал. Для многих дивизий Западного округа таким сигналом стали разрывы упавших в их расположении снарядов и бомб. Генерал-майор А. В. Бондовский вспоминал, что в ночь на 22 июня штаб его дивизии был занят напряженной работой. После заслушивания доклада майора Заварина генерал вернулся в кабинет, где его ожидал начальник артиллерии соединения полковник С. П. Тарасов. Нужно было решить важный вопрос о пополнении к 23 июня боезапаса дивизии до двух боекомплектов. Решили поручить эту задачу личному составу 223-го ГАП. Бондовский писал: «Во время обсуждения этого вопроса неожиданно для нас обоих вблизи штаба дивизии весьма неприятно провыла, а затем, издав резкий неприятный звук, разорвалась бомба, а за ней начали рваться другие. Сквозь разрывы отчетливо слышался противный вой самолетов. Как-то невольно у меня из груди вырвался тяжелый вздох, и я воскликнул: „Ну, Тарасов, война началась!“

04:00–04:15 утра. Прежде чем генерал Д. Г. Павлов успел доложить в Москву о том, что „все спокойно“, позвонил командующий 3-й армией В. И. Кузнецов: „На всем фронте артиллерийская и оружейно-пулеметная перестрелка. Над Гродно до 50–60 самолетов, штаб бомбят, я вынужден уйти в подвал“. Павлов приказал ему ввести в действие план „Гродно-41“, то есть фактически подтвердил начало „Грозы“, и тут же вызвал Кобрин. В полосе 4-й армии было спокойно. Белосток по-прежнему не отвечал. Через 5–8 минут позвонил командующий 4-й армией: „На Кобрин налетела авиация, на фронте — страшенная артиллерийская стрельба“. А. А. Коробков также получил приказ о введении в действие плана „Кобрин-41“. После этого „ВЧ“-связь с 3-й и 4-й армиями также прервалась. На узле связи штаба ВВС округа в это же самое время вольнонаемный радиотелеграфист В. С. Дударь начал обмен учебными радиограммами с одним из корреспондентов, предложив остальным быть на приеме. И тут же из Лиды по переговорной таблице радиста получил ответ: „Нас бомбят!“ Почти одновременно, внакладку на лидскую радиограмму, открытым текстом ответили из Гродно: „Артиллерия бьет по городу“» [99] .

А на Украине, во Владимире-Волынском, в штабе 90-го погранотряда немецкий ефрейтор Альфред Лисков в это время все еще продолжал отвечать на вопросы. Майор М. С. Бычковский писал: «Не закончив допроса солдата, [я] услышал в направлении Устилуг (первая комендатура) сильный артиллерийский огонь. Я понял, что это немцы открыли огонь по нашей территории, что и подтвердил тут же допрашиваемый солдат. Немедленно стал вызывать по телефону коменданта, но связь была нарушена».

Около 5 часов по гражданской междугородной связи в Минск «пробилась» 3-я армия. Генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доложил Д. Г. Павлову, что германские войска перешли в наступление по всему фронту, Сопоцкин горит, войска вступили в бой. В 05:25 командующим 3, 10 и 4-й армиями было отправлено боевое распоряжение за подписями Павлова, Климовских и Фоминых: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому». Можно критиковать Д. Г. Павлова или сочувствовать ему, но необходимо признать — после получения сообщений о переходе соединений вермахта в полномасштабное наступление командующий Западным ОВО своим распоряжением фактически отменил личный приказ Сталина «Не ввязываться в провокации» и развязал руки командующим армиями прикрытия. В 05:30, то есть через пять минут ПОСЛЕ распоряжения Д. Г. Павлова, в Москве германский посол граф Ф. фон Шуленбург, вызванный в Наркомат иностранных дел для дачи объяснений, официально уведомил В. М. Молотова, что Германия и СССР находятся в состоянии войны. Еще через два часа в Минск пришла радиограмма от командующего 10-й армией К. Д. Голубева: на всем фронте идет ружейно-пулеметная перестрелка. Так в Минске, Кобрине, Белостоке и Гродно начался день летнего солнцестояния, самый длинный и самый страшный день в 1941 году.

Соображение. То, что оккультизм был одной из важнейших составляющих идеологии гитлеровского фашизма (создавалась новая религия, «великое» предназначение которой было в уничтожении христианства), общеизвестно, никем не оспаривается и описано в десятках книг. Дни летнего и зимнего солнцестояния, то есть 22 июня и 22 декабря, являются великими праздниками у оккультистов и язычников. Напрашивается вопрос: не было ли 22 июня изначально выбрано Гитлером для нападения на СССР, а все его так называемые «Переносы» были лишь маскировкой, имеющей целью сбить с толку советскую разведку и собственных военачальников (дабы не проболтались)? Только вот мог ли кто-нибудь в 41-м году, сопоставив все факты именно с учетом вышесказанного (надо ведь соответствующие познания иметь), прийти к единственно правильному выводу: дата нападения выбрана не случайно и искать ее надо в оккультных пристрастиях фюрера? Едва ли. Ведь практически все это стало «всплывать» лишь после того, как на территорию Германии вступили союзные армии, наша армия взяла Берлин и война в Европе завершилась.

Рассвет 22 июня 1941 года. В 04:00 по московскому времени (немецкие историки всегда называют время более ранее — 03:30 или даже 03:00) шквальный огонь германской артиллерии поставил войска прикрытия перед свершившимся фактом: вторжение началось. Плотность его была такова, что в Брестской крепости, как вспоминал участник ее обороны, снаряды малых и средних калибров влетали в оконные проемы и амбразуры. С. С. Зубенко был курсантом учебной батареи 75-го гаубичного артполка 27-й стрелковой дивизии и войну встретил в дороге. Как все ЭТО началось, он, спустя десятилетия, описал так: «И вдруг от августовской твердыни до самой Ломжи вспыхнули ракеты. Густо, густо разрастался фейерверк вспышек. Но это уже были не всполохи ракет, а вспышки орудийных залпов. Сперва огонь, потом раздирающий грохот… Словно разряды в страшную грозу. А на небе ни единой тучки. Громыхало повсюду. Смерть неслась с захлебывающимся воем снарядов. В колонне оживление. Что-то неведомое хлестнуло по движущимся. Конные упряжки перешли на рысь, и смешанный топот стал заглушать раскаты артиллерийских залпов. Мы не просто двигались, а мчались навстречу своей судьбе…» [100] .

Германские артиллеристы еще только закрывали затворы пушек и натягивали шнуры, готовясь дать по команде первый залп, а эскадры Люфтваффе уже пересекали линию советской границы. Поэтому артподготовка не успела достичь пиковой точки, когда авиация уже начала свою «работу». Бомбила сверхточно — по данным воздушной и наземной разведок, по выборкам из трофейных документов польского Генштаба (советские войска в 1939 г., естественно, не бросили, а использовали по назначению опустевшие польские военные городки и другие объекты). Казармы, склады и базы горючего и боеприпасов, аэродромы и пограничные заставы — все горело, взрывалось, перемешивалось с землей, хороня надежды отразить нападение. Трехмоторные машины «Юнкерс-52» выбросили в тылы армий прикрытия множество разведывательно-диверсионных групп. В 4–6 утра ожесточенным налетам подвергся Белосток; бомбами было разрушено здание штаба 4-й армии в Кобрине, весьма некстати в нем же находился и штаб 10-й авиационной дивизии.