41-м истребительным полком командовал майор В. С. Ершов. Этот полк базировался на окраине Белостока, имел 78 самолетов (56 «мигов» и 22 И-15 и И-16) на 63 летчика, и есть веские основания утверждать, что часть его техники была уничтожена или выведена из строя немецкими десантниками. По словам бывшего авиатехника капитана в отставке А. П. Куина, в мае полк на «мигах» перелетел на полевой аэродром Себурчин, А. П. Бобков вспоминал, что 21 июня было спешно закончено строительство дополнительного полевого аэродрома Белосточек. Но на основном аэродроме продолжали оставаться самолеты: устаревшие, подлежащие консервации или передаче в другие части, новые, еще не имевшие «владельцев», и, возможно, еще не собранные. Прибалтийским «соседом» 9-й дивизии была 8-я САД. Б. В. Веселовский, служивший в 31-м ИАП в Каунасе, вспоминал: «Решив, что начались учения, я громко прокричал: „Вставайте, сачки! Мы дрыхнем, а седьмая дивизия нас уже долбит!“ Наша литовская дивизия была восьмой. В Латвии базировалась седьмая. На учениях мы должны были действовать как „противники“. Едва ребята на мой возглас подняли головы, как начался вновь грохот разрывов, и мы увидели, что на другой стороне аэродрома, в расположении 15-го полка, в щепы разлетелись ящики с „мигами“, в ангарах вспыхнули пожары» [147] . Очень типичная картина. Что Белосток, что Ковно, что еще где-нибудь.

П. Цупко в своем очерке о 13-м СБАП писал: «Белостокский аэродром был разгромлен фашистской авиацией: разрушен авиагородок, на стоянках взорваны самолеты, которые не успели взлететь…» [148] . Два бомбардировщика полка должны были совершить посадку на Белостокском аэродроме и доложить в штабе дивизии о результатах разведки. СБ лейтенанта Осипова сел первым, Ар-2 К. С. Усенко — вторым. «Осипов наконец поравнялся с ангаром, остановился. В ту же минуту от ангара отделились и побежали развернутой цепью к самолету… солдаты в серо-зеленой форме. По другую сторону ангара Константин вдруг разглядел шесть трехмоторных транспортных самолетов Ю-52, еще дальше — до десятка Ме-110…

— Фашисты заняли аэродром! — закричал он и двинул секторы газа. Моторы взревели на максимальных оборотах. Летчик повернул кран уборки шасси. — Ребята! Саша! Огонь! Огонь по фашистам! — приказал Усенко, направлял нос Ар-2 на цепь гитлеровцев, лихорадочно ловя их в сетку прицела. Корпус машины задрожал от стрельбы носовых пулеметов. Цепь гитлеровцев сломалась, солдаты забегали, часть из них, сметаемая ливнем пуль, осталась неподвижной, другая прыгала в укрытия» [149] . Уничтожить или хотя бы рассеять немногочисленных десантников, когда под рукой есть войска, особого труда не составляет, вероятно, так вскоре и было сделано. Но чтобы привести самолет в негодность, надо еще меньше времени. Нет нужды даже взрывать или поджигать его. Несколько автоматных очередей по мотору, кабине и колесам — и грозная машина минимум сутки не взлетит, даже если ее усиленно чинить. А на войне даже один час имеет огромное значение.

Что происходило на полевом аэродроме 41-го полка, неизвестно. Имеется лишь подтвержденный штабом дивизии факт, касающийся его командира. В 20 часов майор В. С. Ершов сбил Ме-110 в районе Волковыска [150] . Есть данные, что на аэродроме в Барановичах, где базировалась недоформированная 60-я истребительная дивизия, к середине дня 22 июня оказалось немало самолетов из дивизий армейской авиации, куда они прилетели с разбомбленных аэродромов, и севших «на вынужденную» машин бомбардировочных дивизий фронтового подчинения. Там были бомбардировщики Пе-2 и Су-2, истребители МиГ-1, МиГ-3 и Як-1 [151] . Командир 41-го вполне мог оказаться в Барановичах. Если нет, возможно, он с остатками полка перелетел на аэродром в самом Волковыске или вблизи него, в Россь или Борисовщизну. Имеется упоминание, что к вечеру 23 июня в полку еще оставалось девять МиГ-3. Позже 41-й ИАП, получив новую матчасть, вошел в состав 43-й дивизии генерала Г. Н. Захарова.

Управление 9-й САд находилось в самом Белостоке, на центральной улице, в красивом особняке с башенкой. В первые минуты войны оно лишилось всей проводной связи, а диапазоны работы дивизионных коротковолновых станций (в штабе использовались рации 5-АК) оказались наглухо забиты помехами. В здании от близких взрывов вылетели все стекла, генерал С. А. Черных, как вспоминал бывший штабной радист Г. П. Крайник, выскочил на крыльцо и кричал кому-то: «Дай мне самолет» [152] . Вероятно, он хотел облететь свои части и лично отдать необходимые распоряжения, но лететь ему, как позже выяснилось, было не на чем — авиагарнизон, где стоял истребитель комдива, представлял собой гигантский костер: горело хозяйство 106-й и 121-й авиабаз, казармы личного состава — люди прыгали из окон в нижнем белье. Текли ручьи пылающего бензина из расстрелянных складов топлива, рвались от высокой температуры патроны к авиационным пулеметам и пушкам. От самолетов остались только обугленные, деформированные от жара остовы. Комдив перешел на ЗКП. Через шум и вой радиопомех удалось установить связь с авиаполками. Постепенно из полученных докладов начала складываться невеселая картина: генерал все более и более мрачнел. Как вспоминал штабной телефонист В. И. Олимпиев, в ночь на 22 июня ими была проложена новая линия связи от ЗКП до штаба дивизии, но в ее нарушении «помогли» свои же: «Вторую половину этого трагического дня я просидел в кювете шоссе на окраине города у телефонного аппарата промежуточно-контрольной точки. Мимо на запад прошла крупная бронетанковая часть, порвавшая кабель в нескольких местах. С большим трудом удалось восстановить связь со штабом дивизии…» [153] .

Истребители, расположенные на аэродроме на окраине Белостока, в воздух так и не поднялись. Олимпиев рассказывал: «Все было тихо. Бросились в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-миллиметровые орудия, вооруженные карабинами расчеты которых были в касках. Такие зенитные полуавтоматы были тогда новинкой и только начали поступать в подразделения противовоздушной обороны. Наша машина отъехала от аэродрома не более километра, когда послышались взрывы и пушечно-пулеметные очереди. Обернувшись, мы увидели пикирующие на аэродром самолеты, светящиеся трассы снарядов и пуль, разрывы бомб. Однако страшная действительность дошла до нас лишь тогда, когда на выходящем над нами из пике бомбардировщике ясно обозначились черные кресты». Еще связист запомнил один грустный факт — за несколько минут до первого налета на аэродроме стояла полнейшая тишина, не звучали голоса людей, которых не было, молчали моторы истребителей, которые никто не прогревал.

Но по крайней мере один И-16 с белостокского аэродрома все же взлетел. Г. П. Крайник видел, как летчик в яростном бою один против двух сбил Ме-109 прямо над Белостоком. Потом немцы скопом накинулись на него и подожгли, пилот выпрыгнул с парашютом и был расстрелян в воздухе. Казалось, этот герой так и останется неизвестным. Но вдруг, как это часто случается, разгадка была найдена, и совсем не там, где можно было ожидать. Помог вездесущий военный корреспондент, автор знаменитого романа «Жизнь и судьба» Василий Гроссман. На аэродроме Зябровка под Гомелем он собирал материал в том самом 126-м истребительном полку, который встретил войну в Долубово и за день 22 июня лишился всех самолетов. В записной книжке Гроссмана сохранились очень хорошие заметки о комполка подполковнике Немцевиче, батальонном комиссаре Голубе. Есть запись о штурмовике, в сотах радиатора у которого после возвращения из боя была обнаружена влепленная человеческая плоть. И есть рассказ летчика, которого Г. П. Крайник посчитал погибшим, но который был жив, почти здоров и даже представлен за первые бои с немцами к званию Героя Советского Союза. Это был адъютант эскадрильи лейтенант Владимир Григорьевич Каменщиков. Родился в 1915 г. в Царицыне, на 22 июня служил в 41-м истребительном полку, в 126-й ИАП к Немцевичу попал уже под Гомелем. Каменщиков рассказал военкору: «21 июня приехал с аэродрома домой. Жена, сын Руфик, отец за день до этого приехал из Сталинграда ко мне в отпуск. Вечером пошли всем семейством в театр. Пришли домой, поужинали, легли спать. Жена ночью меня будит: „Авиация над городом летает“. Я говорю ей: „Маневры“. Однако вышел на крыльцо посмотреть… Нет, не маневры. Светло от пожаров, взрывы и дым над железной дорогой. Оделся и пошел на аэродром. Только пришел, а меня сразу посадили на самолет, и я над Белостоком сразу же встретил двух „мистеров“. Одного я сбил, второй ушел, а у меня патронов нет. Навстречу новое звено… Взорвали они мне два бака, а под сиденьем третий бак. Меня как из ведра огнем облило, расстегнул ремни и выбросился на парашюте. Костюм горит, в сапоги налился бензин и тоже горит, а мне кажется, что я не опускаюсь, а вишу на одном месте. А тут „мистеры“ заходят, очередями пулеметными по мне. Тут мне немец помог. Я висел как раз над водой, а „мессер“ перешиб очередью стропу моему парашюту. Я прямо в воду свалился и потух сразу…» [154] . В. Г. Каменщиков звание Героя за летние бои получил, но жить ему оставалось неполных два года. 22 мая 1943 г. и.о. командира 38-го гвардейского ИАП гвардии майор В. Г. Каменщиков погиб в воздушном бою в районе г. Белая Калитва. Похоронен на площади Павших борцов в Волгограде, именем его названы улицы в Гомеле и Волгограде. А тогда, в 41-м, его родная 9-я смешанная авиадивизия потеряла к исходу дня 22 июня 352 самолета из 429 и утратила боеспособность — защищать 10-ю армию с воздуха стало некому. Поздним вечером длинная колонна автомашин с личным составом (работниками штаба, авиатехниками, тыловиками и «безлошадными» пилотами) покинула Белосток и направилась в сторону Волковыска. Уцелевшие машины всех полков перелетели под Волковыск, где, по слухам, были разбиты на следующее утро, не успев подняться в небо. 23 июня из штаба 9-й САД в Минск пришла радиограмма — С. А. Черных открытым текстом передавал: «Все самолеты разбиты. Прошу указаний». На узле связи штаба ВВС округа заподозрили, что на нашей частоте «работает» немецкий радист. Однако на посланный в эфир пароль последовал правильный отзыв, признали и «почерк» дивизионного радиста [155] . Затем С. А. Черных организовал эвакуацию своих подчиненных на восток и тем спас их от гибели или плена. Но это не спасло молодого генерала от последующих обвинений в самоустранении от выполнения своих служебных обязанностей, в паникерстве и трусости.

Когда-то давно в ВИЖе была опубликована статья о воздушных таранах. В ней в числе прочего было написано, что один из таранов в районе базирования 9-й САД совершил неизвестный пилот У-2 якобы в районе предместья Белостока Выгоды. Но есть еще одна Выгода, почти у самой границы, под Ломжей. Есть также два свидетельства о таранах, которые были совершены в тех местах. Вспоминает Ю. И. Недопекин: «Накануне войны, примерно за 2–3 месяца, отца назначили на должность начальника артиллерии 208-й дивизии, штаб которой находился в местечке Гайновка. Пока решался вопрос жилья, мы (семья) оставались в Замбруве. Рано утром 22 июня меня разбудила сестра: „Вставай! Началась война! Немцы напали!“ Взглянув в окно, я увидел горящие самолеты… Было совершенно безоблачное утро. Первым желанием было побежать к горящим самолетам. Но из военного городка нельзя было отлучаться, т. к. ожидалась эвакуация. Воинские части уже были выдвинуты к границе, до которой было всего 25 км. Во дворе военного городка было много народа: все были возбуждены. Очевидцы рассказывали подробности о воздушном бое, который был первым наглядным доказательством начавшейся войны. Рассказывали, что рано утром над аэродромом появился немецкий самолет (некоторые думали, что это был разведчик). Наш Пе-2 встретил его в воздухе. Стрелять нашему летчику, по-видимому, было нечем, и он пошел на таран. Наш пилот погиб, а немец выбросился с парашютом, был взят в плен и отправлен в штаб армии». Здесь я вижу очень большую неясность. Первоначально я думал, что речь идет просто об ошибке мальчика, перепутавшего наименование Пе-2 с По-2 (У-2 был переименован в По-2 уже в ходе войны, после смерти Н. Н. Поликарпова). Хотя вероятность совершения сознательного тарана пилотом «кукурузника» почти невозможна — разве что при неудачном маневре и в результате этого сближении с ним атакующего самолета, — но чего не бывает. Однако после того, как С. Ф. Долгушин из 122-го ИАП 11-й САД рассказал, что перед войной на их полевой аэродром из бомбардировочного полка для ознакомления (чтобы не путали с Ме-110) прилетала «пешка», возникло предположение: почему бы и не Пе-2 таранил врага, взлетев с аэродрома истребителей?