— Пока все.

— Так что — теперь ты будешь трахать меня в рассрочку? — спросила она, опуская юбку и закрывая промежность, и села. — Я пустила тебя к себе в задницу, хотя мне этого и не хотелось, а ты даже не взял на себя труд кончить.

— Я отвлекся, — сказал он, поднимая пальто и просовывая руку в рукав.

— Это на что же?

— Точно не знаю, — отрезал Джекоб. — Послушай, женщина, о чем тут говорить? Ну недотрахались. Дотрахаемся в другой раз.

— Не думаю, — ответила она с презрением.

— Вот как?

— Думаю, нам давно пора расстаться. Если у нас не будет детей, все это не имеет смысла.

Он сверлил ее взглядом.

— Ты это серьезно?

— Да. Определенно. Серьезнее не бывает.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Очень даже понимаю.

— Ты об этом пожалеешь.

— Не думаю.

— Ты будешь вопить, как резаная, когда захочешь трахаться.

— Полагаешь, я так жажду твоих ласк? Господи боже мой, как ты заблуждаешься! Я ведь с тобой играю. Делаю вид, что возбуждаюсь, но на самом деле вовсе тебя не хочу.

— Это неправда.

Она услышала обиду в его голосе и удивилась. Такое случалось редко и, как все редкое, было дорого. Роза сделала вид, что ничего не заметила, потянулась к потертой кожаной сумке и достала зеркало. Пересела ближе к свечам и стала разглядывать свое отражение.

— А вот и правда, — не сразу сказала она. — Если между нами и было что-то, теперь оно умирает, Джекоб. Может, я когда-то и любила тебя, но уже забыла, как это бывает. И, откровенно говоря, вспоминать не хочется.

— Отлично.

Она поймала отражение Джекоба в зеркале и увидела, что он расстроен. Такое случалось еще реже.

— Как тебе угодно, — пробормотала она.

— Я думаю…

— Да?

— Мне хотелось бы какое-то время побыть одному…

— Здесь?

— Если ты не возражаешь.

Он щелкнул пальцами — в воздухе возникло огненное перышко, подпрыгнуло и погасло у него над головой. Ее не интересовал этот его дар. У нее были и свои знания, усвоенные мимоходом, как Стип усвоил свои. Так подхватывают шутки или сыпь.

«Пусть побудет один, — подумала она, — поразмышляет».

— Потом поешь? — спросила она, как заботливая жена, испытывая при этом какое-то извращенное удовольствие.

— Вряд ли.

— У меня пирог с мясом, если захочешь чего-нибудь.

— Неужели?

— Несмотря ни на что, мы можем поддерживать человеческие отношения.

Он выпустил из пальцев еще одну огненную стрелу.

— Не знаю. Может быть.

Она вышла, оставив Стипа наедине с его мыслями.

Пройдя половину пути от развилки до здания Суда, Уилл услышал за спиной скрип плохо смазанных колес. Он повернул голову и через плечо увидел не одну, а сразу две велосипедные фары. Выдохнув замысловатое ругательство, он остановился и стал ждать, пока Фрэнни и Шервуд с ним поравняются.

— Возвращайтесь домой, — сказал он вместо приветствия.

— Нет, — ответила Фрэнни, переводя дыхание. — Мы решили идти с тобой.

— Вы мне не нужны.

— Мы живем в свободной стране, — заметил Шервуд. — И можем идти куда хотим. Так, Фрэнни?

— Помолчи, — ответила Фрэнни и посмотрела на Уилла. — Я только хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

— Зачем тогда ты взяла его? — спросил Уилл.

— Потому что… он сам напросился. Он не доставит хлопот.

Уилл покачал головой.

— Я не хочу, чтобы вы заходили внутрь.

— Мы живем в свободной… — начал было Шервуд, но Фрэнни его оборвала:

— Хорошо, мы туда не пойдем. Подождем тебя снаружи.

Понимая, что на меньшее она не согласится, Уилл двинулся дальше в сторону Суда, Фрэнни и Шервуд — следом. Он не обращал на них внимания, пока не добрался до живой изгороди перед Судом. Только тогда повернулся и сказал шепотом, что если они пикнут, то все испортят, и он больше никогда не станет говорить с ними. После этого предупреждения Уилл нырнул в стену боярышника и по заросшему травой склону направился к дому. В темноте он казался больше и напоминал громадный мавзолей, но Уилл видел, что окна светятся. Когда он шел на мерцание огня по коридору, его сердце наполнилось восторгом.