Оброшенов. Ну, ну!

Гольцов. Вот он и прислал мне денег в Совет внести за имение: триста рублей. Тут у меня матушка умерла, на похороны было взять негде: за квартиру нужно было за четыре месяца отдавать… я больше половины денег-то и истратил.

Оброшенов. Да ведь уж это, никак, с полгода?

Гольцов. Больше полугоду-с. Я думал, что из жалованья я пополню; а тут начали за чин вычитать. Думал, награду дадут к празднику, не дали… Теперь последний срок приходит. Ну, как имение-то в опись назначат или вдруг сам приедет. Пожалуется председателю, ведь из суда выгонят. Да стыд-то какой! Боже мой!

Оброшенов. Что ж ты мне прежде не сказал?

Гольцов. Совестно было.

Оброшенов. Что ж ты это, Саша, наделал! Как теперь быть-то? Где денег-то взять? Вот беда-то! Ну уж не ожидал я от тебя, не ожидал!

Гольцов. Как хотите, так меня и судите, Павел Прохорыч!

Оброшенов. Да я тебя не виню, не виню. Полно ты! Какая тут вина, коли крайность. Только вот что, Саша, обидно, что между нас, бедных людей, не найдешь ты ни одного человека, у которого бы какой-нибудь беды не было. Ах ты, грех какой! Ума не приложу.

Гольцов. Да что вам беспокоиться, Павел Прохорыч! У вас своей заботы много. Ищите себе другого жениха, а меня оставьте. Выпутаюсь — хорошо, не выпутаюсь — туда мне и дорога.

Оброшенов. Нет, Саша, как можно, чтоб я тебя оставил! Нет, я попытаюсь, побегаю. Что мне значит побегать! Богатых людей много знакомых; знаешь, этак, дурачком, дурачком, паясом; может, и достану тебе денег. Ты очень-то не горюй!

Гольцов. Выручите, Павел Прохорыч! Спасите меня!

Оброшенов. Бог милостив, Саша, бог милостив! Отчаяваться не надо.

Шилохвостов. Однако ко щам начинает поталкивать. Нечего и на Спасских смотреть, и без того знаю, что время.

Важная особа. Сегодня никто так не заслужил своего обеда, как я.

Шилохвостов. Тэк-с!

Салопница подходит и шепчет что-то на ухо.

Чего-с? Я в Ирбитской плачу-с.

Салопница. Как изволили сказать?

Шилохвостов. Я всегда вам всем в Ирбитской ярмарке плачу. Пора вам знать.

Все смеются. Салопница шепчет что-то.

Что же вы ко мне пристаете! Я сказал, что в Ирбитской! А то можно и Лютова позвать. Да, никак, это он идет; да, Лютов и есть.

Все смеются. Салопница быстро скрывается.

Важная особа. Кто такой Лютов?

Шилохвостов. Чего-с?

Важная особа. Кто такой Лютов? я тебя спрашиваю.

Шилохвостов. Ундер, ваше превосходительство! Эти просящие особенный страх к нему имеют.

Входят Недоносков и Недоростков.

Те же, Недоносков и Недоростков.

Недоносков. Сашка тут.

Недоростков. Опять его накалить.

Недоносков. Нет, теперь эта штука не выгорит; старик с ним. (Отворачиваются в сторону.)

Гольцов. Вот они пришли.

Оброшенов. Вот бы отчитать их хорошенько, Саша, да при народе! — они этого терпеть не могут. Да, может быть, Саша, они твои благодетели? Они тебе прежде помогали чем-нибудь?

Гольцов. Никогда я от них ни одной копейки не видал; кроме насмешки, ничего.

Оброшенов. Ну, так что ж на них смотреть! Вот кабы благодетели, тогда нельзя. Право, ты бы им выговорил — так, легонько, поучтивее. Ну, что хорошего! Только что издеваются, а пользы от них никакой. Диви б маленькие. Коли ты хочешь утешаться, так ты бедному человеку сначала помоги, да потом и утешайся над ним. Так ведь я говорю, Саша?

Гольцов. Конечно, правда.

Оброшенов. Нет, ты им скажи: «Напрасно, мол, вы, господа, себе такие шутки позволяете!» Так и скажи! Вот и пусть они знают. А то всякий станет над тобой издеваться, и на свете жить нельзя будет.

Гольцов (Недоноскову и Недоросткову).Здравствуйте, господа! (Раскланиваются.)Покорно благодарю за угощение!

Недоносков. Не на чем.

Гольцов. Насилу до дому дошел.