Он вернулся от врачей с пресловутой статьей «сорок один», той, что присваивали наиболее отмороженным, и, сияя, сказал мне:

— Спасибо, бразер, твой совет оказался бесценным. Перепуганному папе, приложившему для того огромные усилия и включившему все свои связи, удалось узнать точный диагноз: «Адаптативные нарушения вследствие использования каннабионидов». Если бы я не увел Франческо в тот день из дома, папа придушил бы его собственными руками.

Позже из-за своей дурной привычки брат едва не отправил на тот свет нашу бабушку. Они готовили себе чаи, Франческо и его сердечный дружок Федерико, чай, естественно, с гашишем. Это было в первый и, думаю, что в последний раз, они не знали, сколько наркоты сыпать, и, не скупясь, положили ее всю. А это приличная доза. Дело было в августе, поздним вечером, дома только они двое и бабушка. Вся семья на вакациях, а он остался в Милане, якобы чтобы ухаживать за бабушкой. Бабушка вошла в кухню, когда они оба кайфовали, попивая свой чаек. «Я пришла заварить себе ромашку, никак не могу уснуть… А вы что пьете?»

Они заговорщицки перемигнулись: отвар от бессонницы, хочешь?

Бабушка выпила чашку отвара, поблагодарила и отправилась к себе. Уснуть она не могла. Часа через три она принялась кричать и больше не прекращала. Франческо и Федерико дрыхли в кайфе на балконе, им уже все было до лампочки. Соседи вызвали полицию. Бабушка поднялась с постели, ее вырвало, зашатало, она упала и сломала бедренную кость.

Примчались полицейские. Стали звонить. Никто не ответил. Они вышибли дверь. И нашли бабушку, лежащую в блевотине на полу. Бабушка гладила посиневшую ногу. Она заговорила с полицейскими по-немецки, приняв их за нацистских солдат. Вскоре полицейские обнаружили Франческо и Федерико, спавших голыми на балконе, одного в гамаке, другого на надувном матрасе.

Франческо, после того как его сильно потрясли, проснулся, пробормотал: «Ни фига ж себе плохой приход» — и опять заснул или сделал вид, что заснул. Федерико не открывал глаз и только повторял: «Мама, еще пять минут». (Так было записано в полицейском протоколе.) Прибыла «скорая», в нее погрузили всех троих и отвезли в госпиталь. С того дня бабушка так и не восстановилась. Когда кто-ни-будь из семьи спрашивал: «Где бабушка?», Франческо неизменно отвечал: «Кайфует».

Я хорошо помню тот день, когда Франческо заявил, что он гомосексуалист.

Уже некоторое время он и трое-четверо его приятелей таких же придурков, особенно когда были под мухой, развлекались тем, что целовались в губы, а потом обсуждали типа: ты хорошо целуешься, у тебя язык похож на наждачную бумагу, а твой — вялый, как амеба, брейся, прежде чем целоваться, а то царапаешься, не мог бы ты в следующий раз лить поменьше слюней, и так далее. Франческо сам признался мне в этом с ухмылкой, объяснив, что это шутливый способ укрепить их дружбу.

Так вот, мы все тогда сидели за столом, ужинали, и тут Франческо выступил со своей драматической речью. Ему было семнадцать лет.

— Папа, мама, Флавио, я должен сказать вам нечто очень важное. Надеюсь, что вы правильно поймете то, что я собираюсь вам сказать, даже если это будет нелегко. Уже долгий срок я ношу в себе страшную тайну и полагаю, что настал момент открыть вам ее. Никто об этом не знает, даже мои ближайшие друзья, потому что я посчитал, что первыми, кто о ней узнает, должны быть вы. До сих пор мое поведение было всегда примерным, по крайней мере в этом смысле, но я чувствую, что не могу дальше ломать эту абсурдную комедию.

Мы смотрели на него с тревогой и растерянностью, не понимая, куда он клонит. Он был явно смущен, взволнован (но в те времена он всегда был таким) и избегал смотреть нам в глаза. Особенно в глаза отцу.

— Я не хочу долгих разговоров, потому что иначе я не соберусь с мужеством сказать вам это. Папа, мама, Флавио, я гомосексуалист, я люблю мужчину тридцати лет и хочу уйти жить с ним. Вот и все. Я все сказал. И у меня сразу полегчало на душе.

— Что?! — прохрипел я, пытаясь проглотить кусок курицы, который застрял у меня в горле.

— Я гей, и точка. К этому мне нечего добавить. Кроме того, и вы должны знать это, что он тоже любит меня. Он серьезный человек, женатый… точнее, был женат, но сейчас он ушел из семьи и ждет развода, он врач, хорошо зарабатывает, у него сын шести лет, ошибка молодости, случается. Но вы не беспокойтесь, ребенок пока не будет жить с нами, мы будем брать его только на уик-энд… Я не буду для него мамой, успокойтесь!

Мать ойкнула и залилась слезами, отец налился кровью от ярости, я потерял дар речи, хотя и проглотил застрявшую курицу.

Франческо, не давая времени никому опомниться, поднялся из-за стола:

— Извините, я не голоден.

Ушел в свою комнату и закрылся на ключ.

В доме наступил конец света. Отец рвался немедленно его убить, повторяя: «Лучше мертвый сын и я в тюрьме, чем сын-педераст». Бедняжка мама пыталась успокоить папу, громко причитая: где мы совершили ошибку, где? Я был настолько ошарашен, что не мог членораздельно произнести ни слова.

Дав немного улечься в себе страстям, я постучался в его комнату. Папа уже звонил другу-профессору, чтобы уговорить его подлечить Франческо, а мама пыталась искать плюсы в сложившейся ситуации.