Согласно записям Веры Ник., Бунин за это лето написал: «Бог полдня», «Иудею», «Долину Иосафа», «Последние слезы», «Рыбачку», «В Архипелаге» (?), «Иерихон», «Гробницу Рахили», «Люцифер», «Бедуин», «Солнечные часы», «За Дамаском», «Караван».

В конце августа — Москва, затем Петербург.

Осенью 1908 года Бунин писал П. А. Нилусу:]

[…] Кручусь, как в водовороте, а тут еще инфлуэнца замучила. Послал тебе несколько сонетов, посылаю еще — напиши свое мнение. […]

Бронхит у меня такой и устал я так, что не миновать ехать или в Крым, или заграницу. Но туда-ли, сюда-ли — все через Одессу. Собираемся выехать в конце октября. […]

[Однако, планы не осуществились, в ноябре опять поехали в деревню, на этот раз одни. В. Н. вспоминает:]

[…] я уже тяготилась родственниками Яна, с которыми он проводил почти все досуги, ему же хотелось, чтобы я слилась с ними 3 . […]

[Сохранилось письмо Нилусу:]

20 ноября 1908 (Ст. Измалково, Юго-Вост. ж. д.)

[…] Мне оченьхочется тебя видеть. Приехал в деревню с обязательством хоть умереть, а написать рассказ к началу декабря. Потом я свободный мальчик. Когда именно поедешь на север?Где бы то ни было, а надо встретиться. […]

[Встреча произошла в Москве, и Иван Алексеевич вернулся в деревню с Колей Пушешниковым.]

[2 января 1909 года Бунин пишет Нилусу:]

[…] Был и я болен с неделю, только нынче чувствую себя мало-мальски сносно. Дьявольский насморк, жар, гастрит — и такой геморой, что и Павлыч бы позавидовал. Это меня выбило из седла, а то было работалось недурно. […]

[10 января 1909 года он пишет:]

[…] Мои планы таковы: досидеть здесь, если возможно — хотя устал очень, — до начала февраля. Затем на несколько дней — Москва. Затем — в середине февраля — в Одессу недели на две. К 1-му марта туда подъедет Вера и поехать за границу. […]

[Планы, видимо, несколько изменились: в Одессу Бунин поехал вместе с Верой Николаевной и 28 февраля они уехали за границу. «Вена, Инсбрук, Бреннер-Пасс, Верона, Рим, Неаполь, Капри, Горькие, „Отель Пагано“», записывает в дневничке-конспекте В. Н.

Поездка эта описана в «Беседах с памятью», Италия 1 :]

[…] Хотя мы платили в «Пагано» за полный пансион, но редко там питались. Почти каждое утро получали записочку [от Горьких. — М. Г.], что нас просят к завтраку, а затем придумывалась всё новая и новая прогулка. На возвратном пути нас опять не отпускали, так как нужно было закончить спор, дослушать рассказ или обсудить «животрепещущий вопрос». […]

[17 марта, как отмечено в дневничке В. Н., именины Горького, танцы, тарантелла, пение, мандолина, стихи.

19 марта отъезд на пароходе в Сицилию:]

[…] Несколько дней мы осматривали столицу Сицилии, смотрящую на север, в бухте которой никогда не отражаются ни солнце, ни месяц.

Мы восхищались замечательными византийскими мозаиками, испытывали жуткое чувство при виде мумий, лишь едва истлевших в подземелье какого-то монастыря. Особенно жуткое впечатление произвела невеста в белом подвенечном платье.

Из Палермо мы отправились в Сиракузы. […] Оттуда поехали в Мессину, где испытали настоящий ужас от того, что сделало землетрясение. […]

[26 марта опять на Капри:]

[…] Ян всегда был в ударе. Нужно сказать, что Горький возбуждал его сильно, на многое они смотрели по-разному, но все же главноеони любили по-настоящему. […]

[2 апреля в дневничке у В. Н. записано:]

Рим захватил меня. Погода дивная. С 9 ч. до 9 осмотр города, в 9 спать.

[В Риме прожили неделю. «Еще не раз приедем сюда, — говорил Бунин, — и увидим пропущенное». 9 апреля вернулись на Капри. В. Н. пишет:]

Последнее наше пребывание на Капри было тихое, мы продолжали почти ежедневно бывать у Горьких. Иногда втроем — писатели и я — гуляли. Они часто говорили о Толстом, иногда не соглашались, хотя оба считали его великим, но такой глубокой и беззаветной любви, какая была у Ивана Алексеевича, я у Горького не чувствовала. Алексей Максимович рассказывал о пребывании Льва Николаевича в Крыму, в имении графини Паниной, в дни, когда боялись, что Толстой не перенесет болезни, и о том, как один раз взволнованная Саша Толстая верхом прискакала к нему о чем-то советоваться. Вспоминал он, как однажды видел Льва Николаевича издали, когда тот сидел в одиночестве на берегу: