Шрифт:
Ян на днях сказал мне: — Я пока внизу, тысячу раз подумаю о тебе. Тысячи мыслей прорежут мой ум. — Он, конечно, говорил правду. Но я ему нужна лишь чем-то одним. И понятно, он, собственно, весь в творчестве, т. е. сам в себе. […]
Один Ян все же прибежал, заглянул ко мне. Из него истекает ко мне нежность большая, но безмолвная и всегда убегающая. […]
26 мая.
Кризис полный, даже нет чернил — буквально на донышке, да и полтинночки у меня на донышке. […]
27 мая.
Потушила свет вчера ровно в полночь и скоро заснула. Сквозь сон — шаги, затем кто-то крадется. Оказалось — Ян, пришел проститься. Я обрадовалась. Он рассказал содержание фильмы, которую так расхвалили […]
Проснулась рано. Ян встал раздраженный. […] он в ужасе от своего писания — был в каком-то припадке тихого отчаяния. Он переутомился. Безденежье. Однообразие. Неврастения. […]
Ян восхищается, как умирал Толстой, как он все хотел понять смерть, а мне это желание кажется беспомощным. И, если что потрясает, так это именно его слабость, беспомощность всех этих действий и поступков.
[Запись Бунина, уехавшего в Париж:]
8. VI. 33.
7 вечера, подъезжаю к Марселю. Горы голые, мелового цвета, ужасные предместья. Мост, под ним улица, трамвай… Рабочие улицы, ужас существования в них. Всякие депо, шлак… Еще жарко, сухо. Зажженные алым глянцем стекла в домах на горе. Вдали Notre Dame de la Garde… К какому-нибудь рассказу: больной подъезжает к большому городу.
[Запись Бунина:]
10. VII. 33.
Бальмонт прислал мне сонет, в котором сравнивает себя и меня с львом и тигром.
[Среди писем К. Бальмонта Ивану Алексеевичу сохранилась страничка с упоминаемым Буниным сонетом, написанным рукой Бальмонта:
Два поэта
Ив. Бунину
Мы — тигр и лев, мы — два царя земные. Кто лев, кто тигр, не знаю, право, я. В обоих — блеск и роскошь бытия, И наш наряд — узоры расписные. Мы оба пред врагом не склоним выи, И в нас не кровь, а пламенней струя. Пусть в львиной гриве молвь, — вся власть моя, — В прыжке тигрином метче когти злые. Не тигр и лев. Любой то лев, то тигр. Но розны, от начала дней доныне, Державы наши, царские пустыни. И лучше, чем весь блеск звериных игр, — Что оба слышим зов мы благостыни, Призыв Звезды Единой в бездне синей.Кламар, 1933, 5 июня К. Бальмонт.]
Я написал в ответ:
Милый! Пусть мы только псы Все равно: как много шавок, У которых только навык Заменяет все красы.[Из записей Веры Николаевны:]
14 июля.
Эти дни очень тяжело. Вести о Павлике неутешительные. Видимо, полного выздоровления не будет. Боюсь, начнется разложение личности. […]
Я кончила перестукивать книгу Курдюмова 3 . По новому подает Чехова, с религиозной стороны. […]
[Из записей Бунина:]
21. VII. 33.
Вечер, шел через сад Montfleury, чувствовал снова молодость и великое одиночество.[…]
В молодости неприятности на долго не держались у меня в душе — она их, защищаясь, выбрасывала.
Почти все сверстники были грз. [гораздо] взрослей меня. Vita scribi ne quit.
30. VII. 33. Grasse.
Проснулся в 4. Довольно сумрачно — рассвет совсем как сумерки. В синеватых тучках небо над Эстерел[ем], над Антибск[им] мысом по тучкам красноватое, но солнца еще нет.
Вечером гроза. Лежал, читал — за окнами содрогающееся, голубое, яркое, мгновенное.
Ночью во мне пела «Лунная Соната». И подумать только, что Бог все это — самое прекрасное в мире и в человеческой душе [глагол тут пропущен. — М. Г.] с любовью к женщине, а что такое женщина в действительности?
[Вера Николаевна записывает:]
5 августа.
[…] Гуляли все вместе. Далеко прошли по Ниццкой дороге. Ночь прелестная, высоко в небе стоял полный месяц. […] Опять говорили о Шмелеве. О том, что он многим доступен, благодаря своей «национальности». […]
Потом долго сидели на лавочке. А на обратном пути я завела речь об Анне Карениной. […] И всю дорогу до дому у нас шла речь о Толстом. И я вспомнила наши глотовские вечерние прогулки и те же восхищенные речи о нем.
7 августа.
[…] Вчера после обеда, когда уже стемнело, вошел Ян со словами: — Ночь — одна в году. Пойдем же к павильону, только через 20 минут.
И, действительно, было хорошо. Шли по парку, увидели маленьких зверьков […] пришли к заключению, что это крысы. […] Дошли до дуба. Сидели, смотрели на море, откуда низко шел туман, закрывший уже прибрежные огни. […] Иногда мне кажется, что Ян чувствует, понимает мое горе и даже бережно к нему относится. […]