Шрифт:
Так прошло более половины ужина. Жак надеялся, что ликеры, подаваемые на десерт, немного развяжут языки и растормошат эти механизмы по пережевыванию мяса, но непредвиденное обстоятельство придало празднику другой оборот.
Вице-президенту вздумалось подняться из-за стола, чтобы выйти. Сэр Джон Синклер с царственной важностью спросил причину сего поступка. Вице-президент, мистер Бриндсли ничего не ответил и направился к двери.
— Мистер Бриндсли, — властным голосом остановил его президент, — вы не можете выйти, не спросив на то моего позволения!
— Почему? — возразил тот.
— Потому, что я председательствую на этом собрании, и, следовательно, любая подобная просьба должна быть обращена ко мне.
— Да будь я проклят, если сделаю это! — возмутился вице-президент.
— Вы упорствуете в том, чтобы выйти, несмотря на мой запрет?
— Я упорствую в том, чтобы выйти, и выхожу!
Сотрапезники спокойно ожидали исхода стычки.
— Внимание! — оживился Жак. — Мы присутствуем при демонстрации английских нравов!
В тот момент, когда мистер Бриндсли открывал дверь, сэр Джон Синклер произнес спокойным голосом:
— Мистер Бриндсли, не будет ли вам угодно снять сюртук?
— Очень даже угодно, — ответил тот. — Речь идет о боксе, не так ли?
— Вы прекрасно меня поняли.
Тут же стол был отодвинут, и высвободилось достаточное пространство для поединка. Официанты, привычные к такого рода церемониям, тщательно заперли двери. Секунданты вышли поближе к бойцам, а те, в свою очередь, стали приближаться друг к другу, выставив один кулак для атаки и поставив другой в позицию защиты.
— Дьявол, — прошептал Жонатан, — дело принимает дурной оборот!
— Да нет, это их манера оживлять ужин!
Раздалось несколько сильных ударов. Те, которые были парированы рукой, звучали сухо, другие же разукрасили физиономии бойцов. Зрители обсуждали схватку и уже заключали пари об исходе поединка. На эту тему завязались оживленные дискуссии, слышались крики: «Ура, ура! Гип! Гип!» — и группки, вначале мирные и спокойные, начали приходить в возбуждение, носящее зловещие симптомы. В этот момент мистер Кеннеди подошел к французским путешественникам:
— Поостерегитесь, свалка обещает стать всеобщей, тогда и вам придется поработать кулаками.
— Благодарю покорно, — ответил Жонатан. — С меня хватит. Не имею ни малейшего желания потерять глаз.
— Однако, Жонатан, чтобы лучше вникнуть в английские нравы…
— Ты как знаешь, Жак, а я лучше ретируюсь.
— Но мой добрый Жонатан, мы — французы. На чужбине каждый француз представляет Францию; мы не можем бежать… Кроме того, дверь заперта!
— У меня идея, Жак! Действуй, как я, и мы выпутаемся.
Потасовка действительно становилась массовой. У президента, если говорить на английском боксерском жаргоне, «сопило» было сильно повреждено, а у вице-президента несколько зубов сломано в «ловушке для картошки». Шум нарастал. Сам почтенный Джо Кеннеди получил хороший удар в глаз, и «кларет» тек отовсюду, когда вдруг погас свет. Это Жак и Жонатан ловко повернули газовые краны и скрылись под прикрытием темноты, хотя и успели получить пару добрых тумаков, давших им точное представление о мощи британского кулака.
Глава XVII
НОЧНОЙ КОНЦЕРТ
— А теперь, — сказал Жонатан, когда они очутились наконец на улице, — в гостиницу!
— И быстро, поскольку я не уверен, что почтенные господа поймут нашу шутку. В обществе не принято портить всей компании удовольствие от приятного вечера.
— Ну, что касается встречи с нашими любезными сотрапезниками, мой дорогой Жак, так это маловероятно — мы уезжаем завтра.
— Но как же добрейший мистер Кеннеди? Мы должны по меньшей мере нанести ему визит «пищеварения»!
— Дружище, визит «пищеварения» наносится тогда, когда можно спокойно заняться означенным пищеварением, а это не тот случай! Так что вернемся в гостиницу, и прощайте, мистер Кеннеди, мистер Бриндсли и сэр Джон Синклер! Лично мне не терпится очутиться в Шотландии. Мелодия, музыкальное вдохновение покинули здешние края, и я смогу найти их не раньше, чем мы окажемся в королевстве Фингала.
Не успел Жонатан закончить фразу, как послышались звуки каватины из «Трубадура» «Quel suon, quelle preci solenni» [108] . Несчастный оборванец усердно дул в медный, покрытый толстым слоем зелени корнет-а-пистон, играя злополучный отрывок на углу площади Сент-Джордж-Холл.
108
«Этот звук, эти торжественные молитвы…» (ит.) — начальные слова каватины Леоноры из IV акта оперы Дж. Верди «Трубадур»; Леонора поет свою арию в тот момент, когда начинается «Miserere» — хор, о котором Жюль Верн уже упоминал.