Гайд-парк — огромный зеленый массив с широкими аллеями, бесконечными газонами, гигантскими деревьями, большой рекой и великолепным каменным мостом. Это своего рода клуб лондонского света. Сюда стекается великое множество карет, и это при том, что респектабельные экипажи этот район не посещают. Зачастую на козлах здесь сидят члены клуба «Четверка в руках», мнящие себя первыми кучерами в мире. В разгар сезона, когда из-за летней жары вся провинциальная аристократия устремляется в город, толпы буржуа, совершающих конные и пешие прогулки, представляют собой весьма любопытное зрелище. Целые семейства — отец, мать, юные девушки и молодые люди — гарцуют на дорогих лошадях; старые лорды приезжают сюда выгуливать свою ежедневную скуку, перед тем как перенести ее в верхнюю палату, где она благополучно усыпляет сих почтенных государственных мужей. Судебный исполнитель будит досточтимых пэров [245] в момент голосования. В Гайд-парке можно встретить очаровательных англичанок, кстати, женщин тут больше, чем мужчин. Впрочем, это характерно для Британских островов, и в ближайшем будущем Англия столкнется с серьезной проблемой.

Последнее замечание Жонатана очень понравилось Жаку.

— Таким образом, — сделал вывод молодой человек, — старые девы не редкость среди островитянок, и при желании совсем не проблема жениться на богатой наследнице, уставшей от одиночества. Необходимо только обращать внимание на гербы на дверцах карет. Например, ромб — своего рода вывеска зрелой девицы.

— Я слишком устал, — ответил композитор, — и потом, у нас нет времени. Давай лучше присядем.

— Ну уж нет! Пошли, пошли! Сейчас возьмем кеб на выходе из Гайд-парка и отправимся обедать в нашу маленькую таверну.

Ехать туда было далеко, но, как друзья ни высматривали, они так и не увидели на всем пути ни одного заведения, где можно было бы поесть. Несколько раз, правда, им попались boarding house и eating house — меблированные комнаты со столом и харчевни, у них у всех был такой унылый, если не сказать безжизненный, однако, вид, а двери были так плотно закрыты, что и речи не могло быть, чтобы переступить порог.

Кеб, управляемый очень импозантным кучером, по виду — настоящим пэром Англии, поехал по Пикадилли — широкой улице с разномастными домами, зачастую низкими и темными, но тем не менее свидетельствующими о богатстве и роскоши. Каждая семья занимает отдельный коттедж с большим балконом, с прорезями в полу. Это может создавать некоторые неудобства при современной моде на кринолины, но англичанки из соседних окон и, надо сказать, даже англичане с улицы не обращают на это никакого внимания. Подобная система устройства коттеджей и частных жилищ объясняет, почему Лондон насчитывает двенадцать тысяч улиц и двести тысяч домов, и г-н Гораций Сэй был прав, когда сказал: «Лондон не город, это провинция, застроенная домами».

В красивых кварталах Пикадилли, Риджент-стрит, Хай-маркет царит оживление, хотя и меньшее, чем в Сити. Жонатан с интересом созерцал особенности английской жизни, проезжая по Пикадилли и торговым кварталам Стрэнда: почтальон, одетый в красное, довольствуется двумя сухими ударами молотком в маленькие двери домов; джентльмены комильфо оповещают о своем приходе пятью медленными ударами, а элегантные дамы, наносящие визит, объявляют о своем прибытии семью быстрыми ударами. Таким образом, каждый заранее знает, какого рода посетитель стучится и какова цель его прихода. Жак был поражен обилием сапожников и модных торговцев, наводнивших столицу. Их было по меньшей мере несколько тысяч. Что до торговцев сигарами, обладающих полной свободой коммерции, то им нет числа, но их товар ничего не стоит. Курильщиков завлекают броскими надписями и заманчивыми вывесками, которым, однако, ни в коем случае не следует доверять.

Миновав Трафальгар-сквер, кеб проехал перед особняком герцога Нортумберлендского, старым саксонским зданием с неординарным видом. В одном из салонов дома в рамке на стене висит знаменитая банкнота в пятьсот тысяч франков, которую герцог выдает за шедевр.

Стрэнд представляет собой широкую торговую магистраль, соединяющую кварталы Парламента и Сити. Движение на ней крайне оживленно. Стены, дома, даже тротуары пестрят афишами и рекламами всех видов. Прогуливаются «живые тумбы» — люди, носящие на себе плакаты в виде конусов или пирамид, исписанные объявлениями, возбуждая любопытство и покупательный азарт публики. В Англии свирепствует самая настоящая эпидемия рекламной лихорадки.

Стремительно мчащийся кеб, направляемый ловкими руками кучера, ловко лавировал среди толчеи ярко окрашенных, странных форм экипажей. Туристы проехали перед дорическим фасадом Сомерсет-хауса и прибыли в Темпль-бар — единственный уцелевший фрагмент древней границы города — ворота в форме триумфальной арки, всегда открытые и закрывающиеся только перед одним человеком в целом свете — ее всемилостивейшим величеством королевой Англии, когда она намеревается направиться в этот квартал Лондона. Чтобы пройти в ворота, она должна получить специальное разрешение лорд-мэра. Если же королева захочет украсить свой наряд брильянтами английской короны, хранящимися в Тауэре, ее величество должна дать лорд-мэру расписку, ибо эти драгоценности принадлежат английскому народу, в том числе и этому нищему, бредущему по мостовой с мутным взглядом и пустым желудком, и мертвецки пьяному матросу, что ломится в двери пивной.

— В былые времена, — продолжал рассказывать приятелю Жак, — на воротах Темпль-бар выставлялись головы казненных. Я слышал, что сейчас во время всенародных праздников этот памятник украшают головами из картона, прекрасно имитирующими настоящие и кровоточащими, как ростбифы, столь милые сердцу Джона Булля.

— Охотно верю. Он на все способен. Но посмотри, Жак, какое стечение народа! Мы на Людгейт-стрит, и уже показался купол Святого Павла. А сколько детей! Можно подумать, что мы в Ливерпуле.

— А это во всей Англии так, Жонатан, и теперь мне понятно, почему английские писатели жизнеописания своих героев всегда начинают с самого раннего возраста: перед их глазами постоянно снует детвора.

Церкви в этой части города очень многочисленны. У французов было слишком мало времени, чтобы их посетить. Но, кстати сказать, двери соборов, похоже, всегда на запоре. Табличка на решетке сообщает имя священника, его адрес, а также род коммерции, которой он занимается, в окружении семейства — миловидных детей и супруги.