Тони же не был готов к такому подвигу, а как поступить иначе, он не знал, и поэтому всю свою печаль выплескивал в музыке, играя на фортепьяно у сеньора Манчини. Публика привычно ждала от него народных итальянских мелодий, а он исполнял то, что в данный момент более соответствовало его душе: этюды Шопена — преимущественно минорные, наполненные светлой грустью, которая, впрочем, перемежалась вспышками радости, оставляя в сердце надежду на лучшее.

И Шопен, к удивлению многих, тоже оказался созвучен их настроению. Ведь эти люди недавно пережили трудные дни революции, некоторые потеряли своих близких, и каждый из них нуждался как в утешении, так и в обретении новых надежд.

Среди слушателей в тот день была и Нина. Она зашла сюда, потому что помнила взволнованный рассказ матери о молодом красивом пианисте, так похожем на Джузеппе. Теперь Нина могла себе это позволить — свободного времени у нее было столько, что она не знала, куда его девать. На фабрику Умберту дорога для нее была закрыта, а в других местах и своих рабочих хватало. С утра она отправлялась на биржу труда или просто бродила по городу, чтобы не выслушивать бесконечные укоры матери, которая обвиняла ее в излишней строптивости и чрезмерном увлечении революционными идеями.

— Эта проклятая революция преследует меня всю жизнь, — возмущалась Мадалена. — Сначала она отняла у меня мужа, а теперь и ты пошла по стопам своего безответственного отца. Как же, он думал о благе народа! Ему было наплевать на собственную семью! Мы жили в нищете и никогда из нее не выберемся, потому что тебя тоже потянуло в революционеры. Скажи. что ты искала на тех баррикадах? Неужели там без тебя не обошлись бы?

Нина в который раз пыталась объяснить матери, что сумела оказать помощь многим раненым, а одного из них — Жозе Мануэла — и вовсе спасла от неминуемой гибели. Мадалена же от этих объяснений только злилась еще больше:

— Ну да, ты их спасла, так, может, они теперь будут тебя кормить? Ты же из-за них лишилась работы. Да еще и с хозяином подралась! Не могла сдержаться, потерпеть? Если бы тебе не вздумалось распускать руки, то теперь бы пошла к нему на поклон и, глядишь, он бы взял тебя обратно. Сеньор Умберту всегда хорошо к тебе относился…

— Это он распускал руки, за что и получил! Никогда я не пойду к нему, даже если буду помирать с голоду! — заявила Нина, вызвав очередной упрек Мадалены:

— А еще обижаешься, когда я называю тебя безответственной. Из-за твоей строптивости мы обе скоро помрем с голоду.

— Не помрем. Я найду работу, — упрямо отвечала Нина и уходила из дома.

Сейчас, стоя в толпе слушателей и наслаждаясь необыкновенно приятной музыкой, она впервые за последние дни подумала о матери без обиды и раздражения. Этот итальянец и впрямь божественно играл на фортепьяно, и он действительно был очень красив. Теперь Нина поняла, почему ее мать с первого взгляда так страстно влюбилась в отца. В такого красавца немудрено влюбиться! Нина бы тоже, наверное, могла потерять голову из-за этого пианиста, если бы вовремя не заметила обручальное кольцо на его руке…

Чтобы не подвергать себя напрасному искушению, она даже зажмурилась и так, с закрытыми глазами, продолжала слушать музыку, пока в ее воображении внезапно не возникло лицо другого, не менее красивого парня — Жозе Мануэла.

«Где он сейчас, этот герой?» — подумала Нина, пожалев о том, что не спросила даже, в какой госпиталь его увезли.

В тот момент она и предположить не могла, что Жозе Мануэл сам ищет встречи с ней и эта встреча не за горами.

А между тем другой герой революции — Маурисиу — благополучно добрался до дома, успел получить прощение у матери и теперь, уединившись в библиотеке с сестрой, принялся расспрашивать ее о Катэрине:

— Ты видишься с ней? Она ходит в школу?

— В школу она не ходит — отец запретил, но мы с ней часто виделись и говорили о тебе, — ответила Беатриса. — Катэрина чуть ли не каждый день спрашивала, нет ли от тебя каких-либо вестей.

— Значит, она ждала меня! — обрадовался Маурисиу. — Я сейчас же пойду к ней. Заодно и поговорю с ее отцом. Он не должен запрещать Катэрине учиться!

— Погоди, не торопись, — остановила его Беатриса. — Я еще не сказала тебе самого главного.

Маурисиу недовольно поморщился.

— Я и так знаю все, что ты хочешь мне сказать: мама продолжает войну с сеньором Винченцо, и он злится в том числе и на нас с тобой, поэтому запрещает своим детям ходить в нашу школу. Угадал? А теперь, прости, мне надо идти к Катэрине, я очень по ней соскучился.

— Нет, братик, я совсем не это хотела тебе сообщить, — с загадочным видом сказала Беатриса.

— Не это? А что же? — удивился Маурисиу.

— Ты лучше присядь, — посоветовала ему сестра, — а то можешь не устоять на ногах, когда услышишь…