– А вы сами, вы работали «подающим»?

– А при чем тут Рей Ратлефф?

– Вы только что сказали: его убийцей мог быть один из «подающих».

Брекстон почти добродушно улыбнулся:

– Небось читали мою сказку. Так что знаете все мои грешки.

– Сказку?

– Ну, ваше досье на меня. Там ничего из ряда вон выходящего. Обычные мальчишеские шалости – мордобой, угон машины и прочая мутота. Ни разу не сидел. Всегда условно. Так что я со всех сторон чистенький, и вы меня в «подающие» или еще куда не записывайте. В сказке про это ничего не прописано.

– Чистенький? А как же Арчи Траделл?

Брекстон молча набычился.

– Харолд, вы забыли застреленного через дверь полицейского?

– К той старой истории я не имел никакого отношения. Дело давным-давно закрыто.

– Но вас почему-то обвиняли в его убийстве. С какой стати? Выбрали ваше имя наобум в телефонной книге?

– Спросите об этом вашего дружка Рауля.

– Кто такой Рауль?

Брекстон только ухмыльнулся.

– Возможно, вы сами и есть этот Рауль. Прошел и такой слушок.

Молчание.

Бессмысленно продолжать в том же духе.

– Слушайте, вы намерены отвечать на мои вопросы или нет? Вы мне не сообщили ничего ценного!

Брекстон пожал плечами.

– И рад бы, да только ничего ценного не знаю.

– В таком случае почему вы оказались здесь?

– Арестовали.

– Вы потребовали встречи со мной только для того, чтобы сказать мне: не знаю я ничего ценного?

– Они всерьез думают, что вы укокошили ту прокурорскую крысу?

– У них против меня только больная фантазия.

– А вы его действительно пришили?

– Нет.

– Клянетесь могилой вашей матери?

– Клянусь могилой моей матери.

– Ну так и я вам признаюсь: прокурора не я убил.

– Вы именно это «признание» желали мне сделать – что вы невиновны?

– Да.

– А почему вы этой чести удостоили именно меня, а не любого другого офицера полиции?

– Чтоб ты, козел, врубился, где находишься. Это Бостон. Край непуганых полицейских.

– Вы хотите сказать, что тут любого... независимо от вины... – поначалу растерялся я. Потом нашелся: – Нет, Харолд, против вас на этот раз улик достаточно. Ничего не подстроено.

Брекстон скептически усмехнулся, наклонился в мою сторону и, звякнув наручниками, поставил подбородок на руки.

– Дай-ка я тебе кое-что расскажу про жизнь, – сказал он доверительным тоном. – Эти крысы не нуждаются в доказательствах. Они улики фабрикуют задним числом.

Мы несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. Если бы не угреватый нос, он мог бы сойти за красавца. Хотя я плохо разбираюсь в мужской красоте, а тем более в красоте афроамериканцев.

– Ладно, заканчивай свою анкету, собаченыш.

Я прекрасно понимал, что «собаченыш» означает не что иное, как «сукин сын».

Однако для типа вроде Брекстона, который вырос и живет в перманентной войне с полицией, этот «собаченыш» был потолком ласкового обращения к собаке-копу. Стало быть, я им – уважаем!

– Вы были в штате Мэн?

– Какого хрена мне делать в тамошних степях?

– Это равнозначно «нет»?

– Равнозначно.

– Вы были знакомы с Робертом Данцигером?

– Разумеется.

– На почве чего?

– Да он мне раз пятьдесят всякие дела навешивал!

– Как вы относились к этому?

– Прямо тащился от такого его внимания!

– Отвечайте на вопрос серьезно. Как вы относились к тому, что Данцигер по разным поводам допрашивал вас снова и снова?

– А вам бы как такое понравилось?

– Зависит от обстоятельств.

– Верно сказано. Прокурор делает свою работу, ясно. Тут ничего личного. И я против него лично ничего не имел. А что время тратить на болтовню с прокурором жалко – так за это срок не дают.

Брекстон отлично понимал, что вопрос с подковыркой. И отвечал на него даром что не литературным языком, но юридически корректно.

Брекстон на протяжении всей беседы держался весьма дружелюбно. Даже немного по-отечески по отношению ко мне. Видимо, такова была его тактика при общении с полицейскими. Надеть лживую личину симпатии и дружелюбия, установить человеческий контакт. Хоть он и назвал меня разок «козлом», даже это было не больше чем фамильярность, еще один штришок «товарищества».

Однако меня не мог не раздражать его тон – высокомерный, поучающий. Возможно, он ощущал мою неопытность, мою скованность. За свою жизнь Брекстон успел пообщаться с десятками, если не с сотнями полицейских и видел меня насквозь, со всеми моими потугами выглядеть солидным, знающим и проницательным.