Клаз Илья
Шрифт:
— Не серчай, атаман. Не хочу обиды твоему сердцу. Знаешь сам, камня за пазухой не таю. Сказал, что думал.
— Знаю, — помягчел Небаба. — И тебе знать следует, что войну гетман Хмель ведет не только ради реестровых списков. Ну, будет сто тысяч реестровых казаков. А потом что? Через пять годов король снова поднимет коронное войско и пройдет мечом? Под русского царя — вот единая дорога Украины. И Белой Руси — тоже.
Шаненя слушал, потупив голову.
— Может, и твоя правда, атаман. Только черни все это неведомо. Чернь по-своему судит.
— Чернь не дурнее нас с тобой.
— Не смею так думать. А тебе скажу, атаман, что мужики и челядники не отступят от начатого дела. Они обет будут блюсти свято и клятвы не порушат.
— Этих слов я ждал от тебя. — Небаба облегченно вздохнул. — Тебе утром надобно раздать все алебарды и сабли. У кого кони есть, пусть седлают коней и держат их наготове.
Недалеко от шатра послышался шум.
— Пошел вон! — кричал казак. — Я тобе дам грабницю. Геть з моих очей!..
— Пусти к атаману, — настаивал пришелец.
Шаненя узнал хранителя униатского монастыря пана Альфреда. Хранитель приблизился к шатру, не поклонился, но голову опустил. Это заметил Небаба и, нарочито резко кашлянув в кулак, окинул пана Альфреда угрюмым взглядом.
— Что хотел?
— Прости, пан атаман, отважился сказать тебе, что недостойно ведут себя холопы и казаки…
— Отчего же недостойно? — насупился Небаба.
— Покрали, пан атаман, дорогую утварь, порубили саблями хоругви церковные, гербы ногами потоптали…
— Знаю. Что еще хотел сказать?
Смотритель помолчал, недовольный тем, что атаман не дал договорить.
— В лютой злобе достали из склепов с дорогими гробницами достойных людей и тела их повыбрасывали…
Небаба, держась за бока, захохотал раскатисто и громко. Смотритель недоуменно глядел на трясущиеся плечи атамана. А тот заходился в смехе. И вдруг смех оборвался, как топором обрубили. Небаба побагровел, вскочил, сжал ладонью рукоятку сабли.
— А выкапывать бабу из могилы и ховать дважды — это достойно?.. Говори, мерзкая душа твоя!
Смотритель попятился.
— Не ведаю, пан атаман. Я никого не выкапывал и никого не ховал.
— Войт не трогал, и ксендз Халевский не трогал. Выходит нет виновных?
— Хлопы на земле Речи Посполитой живут. Хлопы — слуги короля. Стало быть, ховать надобно отповедно.
Небаба сложил кукиш и ткнул его в самый нос смотрителю:
— Вот!.. Православные с древних времен в лице своих предков имели святую веру, крещение, духовных пастырей и все церковные предписания!
— Прикажи, пан атаман, чтоб гробниц не трогали, — настаивал на своем смотритель.
— Сам иди проси чернь и казаков. Это их дело. Могут и уважить твою просьбу… А просить будешь, помни: униатский епископ Иосафат Кунцевич православных из могил выкапывал и волкодавов человечьим мясом кормил…
Ушел смотритель. Ушел Шаненя. Долго сидел один в шатре Небаба, думал. Тускло горела свеча. Примостившись на маленьком походном столике, на лоскутке бумаги написал цифирью записку атаману Гаркуше, который стоял загоном под Речицей. Просил в письме, чтоб шел на Пинск как можно быстрее…
Когда начнет светать, записку возьмет ремесленный человек Гришка Мешкович…
Глава вторая
Тайным ходом войт Лука Ельский, гвардиан пинский ксендз Станислав Жолкевич и прислужник вышли на берег Пины. В птичнике прислужник наскоро перевязал войту раненую руку. К счастью, казацкая пуля не задела кость.
— О, матка боска!.. Схизматики подлые… — твердил прислужник, вздыхая и охая.
Пан Лука Ельский молчал. Только желваки вздрагивали под бледными гладковыбритыми щеками. Он изредка поворачивал голову и прислушивался к недалеким гулким выстрелам. О, если б было у него сейчас войско! Переколол бы всех казаков, а мужиков посадил бы на колья! Сквозь зубы процедил прислужнику:
— Коней!
Через несколько минут трое скакали по дороге на Иваново. Около полуночи были там. В Иванове их ожидали рейтары и капрал Жабицкий. Рейтары, отступая под натиском казаков, удачно проскочили, мост через Пину. Правым берегом дошли до села Кончицы. Там бродом перебрались на левый берег. Увидев Жабицкого, пан Ельский обрадовался, хотя и высказал ему свое неудовольствие рейтарами. Жабицкий пощипал рыжий ус.
— Чернь, ваша мость, мерзкая чернь! Хлопы в сговоре с казаками. Перебили стражу и открыли ворота черкасам.