Велесницкий уселся на лавке возле оконца, сцепив на животе большие жилистые руки.

— Что сказал Савелий?

— А что ему сказывать?. Его забота ведома.

— Про Небабу?..

Несколько раз сверкнула молния, озаряя хату зловеще-голубоватым светом. И в тот же миг снова коротко и резко ударил гром.

— О, господи!.. — тихо прошептал Ермола и, крестясь, отодвинулся подальше от оконца.

Пошел густой и частый дождь. Все вокруг затянуло серой, туманистой дымкой. Возле окошка проскочила быстрая тень. Загремела клямка двери, и в хату ввалился Гришка Мешкович.

— Едва не прихватило, — поеживаясь, усмехнулся он.

— Ладный дождь, — Шаненя посмотрел в оконце. — Кабы на денька два… Не повредит.

— Хлебный, — Гришка Мешкович снял шапку, пригладил путаные волосы, и увидел незнакомого человека, сидящего поодаль, в темном углу. — Не свататься ли пришел?

— Нет, — проворчал Алексашка, подвигаясь на лавке ближе к свету.

Алексашка отвернулся к окошку. От неприятного разговора выручил Шаненя.

— Холопы бросают хаты и бегут в загон Небабы. Маентки и фольварки жгут, а панам секут головы… Вот и все вести.

— Под Гомелем? — вытянул шею Гришка Мешкович.

— Там, да и в других местах…

— Сказывал Савелий, чернь вилами и косами дерется яро, а все же сабли… Просил сабли и пики ковать.

— Из чего ковать? — хмыкнул Велесницкий. — Железо надобно.

— И я говорил ему. А Савелий свое: купить надо.

— Найти его можно, да за что купить?

Помолчали. Алексашка понимал, какое наставление привез Савелий. Понимал и то, что на сабли требуется отменное железо. У панов сабли отличные. Из немецкой стали кованные. Разве такую сталь найдешь в Пинске?

Шаненя словно перехватил Алексашкины мысли:

— Железо есть у пана Скочиковского.

Шановного пана Скочиковского в Пинске и далеко за ним знают. Вот уже десять лет, как пан Скочиковский в железоделательных печах плавит болотную руду. Вначале у пана была одна печь, а потом стало их семь. Четыреста пудов железа в год получает Скочиковский из печей. Сказывают, что железо у него покупает для казны ясновельможный пан гетман Януш Радзивилл. В Несвиже льют из него ядра к пушкам, куют алебарды и бердыши. Теперь, когда Хмель разбил коронное войско под Корсунем, пан Скочиковский соорудил еще две печи. Много железа надобно Речи Посполитой, чтоб вести войну с черкасами.

— Скочиковский железо не продаст, — заметил Мешкович. — Не станет пан голову свою на плаху класть… Чтоб потом этим железом смерд ему голову снял?

— Продаст! — возразил Шаненя. — Тайно продаст хоть черту! Жаден пан не в меру. А недавно заимел пару гнедых. Прислал хлопа, чтобы сбрую заказать. Сбрую сделаю, тогда и потолкуем с паном…

— Затеяли мужики громкое дело… — пожал плечами Мешкович. — Не знаю только, что из этого получится.

Шаненя настороженно посмотрел на Велесницкого. У того приподнялась и замерла бровь:

— А что ты, Гришка, хочешь, чтоб получилось?

— С кем за грудки беремся, Иван? — прищурил глаза Мешкович. — С панством? Пересадят на колья всех. Вчера войт пан Лука Ельский привел в Пинск рейтар. Все в латах. Мушкеты висят… Неужто с вилами да с пиками на них?

— Не пойму твоей речи… — встал с лавки Шаненя.

Гришка Мешкович замялся, но продолжал:

— Старики еще помнят, как пятьдесят год назад Наливайка брал Пинск. Захватили мужики город, разбили маенток епископа Тарлецкого. Он ведь был зачинщик Брестской унии… А потом что? Наливайку свои же казаки выдали… И закачался Северин на веревке в Варшаве…

— К чему это все, Гришка? — не стерпел Шаненя.

— Я не ворог, Иван. — Мешкович постучал кулаком по груди. — Как бы хуже не было? Пока есть, слава богу, хлеб и ремесло. Другой раз и перетерпеть можно панское лихо.

— Не буду! — Шаненя заскрипел зубами. — И Ермола не будет. И Алексашка. Спроси у него, что чинят иезуиты в Полоцке? Он тебе расскажет. А в Гомеле что деется? А в Слуцке? Прошелся Наливайко с саблей — полвека были покладисты паны, шелковые были.

— Опять казаки? — не унимался Мешкович. — Казаки про свою землю думают. А на Белую Русь идут не затем, чтобы тебя боронить. Чужими руками жар грести надумали. Туго им стало — сюда подались. Кончится война, и уйдут к себе в степи. А тут хоть пропади пропадом!

— Брешешь! — сурово перебил Шаненя. — Черкасы на Белой Руси выгоды не ищут. Пожива им тоже не нужна. Не татары. А то, что сюда подались, нет дива в этом. Нам туго будет, мы к черкасам пойдем. Помни, стоять нам вместе с Украиной!

— Я тоже так думаю, Гришка, — вмешался молчавший до сих пор Велесницкий. — У нас с черкасами единый шлях: под руку московского царя.

— Не знаю, — вздохнул утомленно Мешкович. — Каждый мыслит по-своему. Ты саблей с паном говорить хочешь, а я, думаю, — добрым словом. Живой человек живого понять может…