Он засмеялся так радостно, так молодо, что сердце Уны запело от восторга. Свершилось! Чудо свершилось!

— И ты никогда не уставала ждать? — Он нервно теребил перламутровую пуговку глухого ворота ночной рубашки, не сводя с Уны любящих глаз.

— Никогда.

Он насмешливо поднял брови.

— А как же Патрик Трентон? И все те любовники по пятницам, которые так раздражали твою бабушку?

— Приятели, Корделл. Все они просто приятели.

— У меня кулак чесался по твоему хирургу, когда он поцеловал тебя в ресторане. Ты моя женщина, только моя, черт возьми, и я никому на свете тебя не отдам!

— Так вот что заставило тебя передумать и принять мое предложение! — Сердце Уны забилось сильнее, как только Корделл начал расстегивать пуговки ее ночной рубашки. — Ты так же приревновал меня к Патрику, как я тебя к Розали.

— Значит, я был прав? Ты разозлилась, когда она…

— Разозлилась? Господи, да я готова была выцарапать ее бесстыжие глаза!

— Именно эту цель я и преследовал! — самодовольно проговорил Корделл.

— О Корделл! — Уна счастливо улыбнулась и обвила руками его шею. — Никто никогда не встанет между нами, моя летняя любовь!

— Моя вечная любовь! — Глаза его затуманились желанием, он поднял Уну на руки и понес на кровать.

— Если бы я знала, что мы будем сегодня вместе, — шепнула она, — я бы нарядилась в черный шелк.

Горящий взгляд обжег ее.

— Черный шелк может надеть любая, — хрипло сказал он. — Ты говорила, что у тебя нет подарка для меня? — Он бережно опустил Уну на постель и притянул ее к себе. — Ты не понимаешь, что твоя невинность — самый драгоценный для меня подарок.

Ночная рубашка соскользнула с плеча. Корделл бережно, но властно ласкал душистую кожу шеи, плечи, грудь.

— Ты помнишь, — тихо спросил он, — как я говорил, что хочу, когда буду любить тебя, чтобы твои волосы, разметавшиеся по подушке, серебрились в лунном свете?

— Помню, милый.

Корделл расправил шелковистые пряди на подушке.

— Ты прекрасна, — шепнул он, — ты еще прекрасней, чем я представлял.

— Ты мечтал об этом?

Он перецеловал каждую прядь ее волос.

— С тех пор, как мы снова встретились, много, много раз!

— А о чем еще ты мечтал? — лукаво и одновременно застенчиво спросила Уна.

— Я мечтал об этом. — Он поцеловал ее в лоб. — И об этом. — Он поцеловал ее в нос. — И об этом…

Губы Корделла приникли к ее губам. Уна и не представляла, что можно целовать так, как он. С восторженным всхлипом она обвила руками его шею и отдалась настойчивой властности его желания. Он овладел ею с любовью и утонченным искусством, увлекая за собой в чувственный рай, где прошлым обидам и старым летним секретам места не осталось.

Но позже, когда на небе заалела утренняя заря, а Уна почти заснула в объятиях Корделла, тревожная мысль вдруг разбудила ее.

— Ты спишь? — шепотом спросила она.

— Нет, — сонным голосом ответил он, — не сплю.

Уна прижалась губами к его уху.

— А что с тетей Элисон? Твой адвокат уверен, что теперь все будет в порядке?

С сонным ворчанием Корделл приподнялся на локте. Хотя глаза его были полузакрыты, она углядела в них не только вновь пробудившуюся страсть, но и какое-то затаенное лукавство.

— Корделл, в чем дело?

— Элисон… э… прекратила дело. Собственно, ее решение возбудить дело об опеке было необдуманной реакцией на новость, что я поселюсь здесь. Как только у нее появилось время все обдумать, она поняла, что меньше всего ей хотелось бы обременять себя заботами о ребенке.

Уна прищурилась.

— И когда ты это узнал?

Корделл пожал плечами, избегая встречаться с ней глазами.

— Накануне свадьбы.

— Накануне свадьбы? Почему же ты не сказал мне? — Внезапно ее осенило. Она села на постели и пристально посмотрела на Корделла. — Значит, тебе не обязательно было жениться? Ты мог бы отменить свадьбу! Или ты думал, что уже поздно?

— Никогда не поздно отменить свадьбу.

— Тогда почему?

— Потому что, любовь моя, ты сказала мне в тот день, когда сделала предложение, что я — последний мужчина на земле, за которого ты вышла бы замуж. Я боялся, что если бы ты узнала об Элисон, то все бы порушила. — Корделл смотрел на нее так серьезно, что Уна забеспокоилась. — Я не мог рисковать. К тому же, — в глазах его появились подозрительные огоньки, — я ведь обещал, что заполучу тебя в свою постель до конца лета, а я — человек слова.