Шрифт:
«Ах, король Филипп, — сказал Уленшпигель про себя, — если бы я мог сообразно моей воле решать твою участь, под моей фламандской дубиной претерпели бы значительное преображение твои бока, руки и ноги. Двумя гвоздями я прикрепил бы твою голову к спине и посмотрел бы, можешь ли ты в этом положении, бросая взгляд на кладбище, оставленное тобой позади, ещё петь песню о твоих тиранствах и преобразованиях».
Подали вина. Гоохстратен встал и провозгласил:
— Пью за родину!
Все присоединились к нему; он выпил свой кубок, поставил его на стол и сказал:
— Настал роковой час для бельгийского дворянства. Надо думать о путях и способах обороны.
И, в ожидании ответа, он устремил взгляд на Эгмонта, который не ответил ни слова.
Но Молчаливый сказал:
— Мы отстоим себя, если Эгмонт, перед которым дважды, при Сен-Кантене и Гравелине, трепетала Франция и влияние которого на фламандских солдат безгранично, придёт к нам на помощь и не допустит испанского вторжения.
На это граф Эгмонт ответил:
— Я слишком высокого мнения о короле, чтобы думать, что мы должны стать мятежниками. Пусть удалятся те, кто боится его гнева. Я останусь, ибо жить без поддержки короля я не могу.
— Филипп умеет жестоко мстить, — сказал Оранский.
— Я доверяю ему, — ответил Эгмонт.
— Вплоть до головы? — спросил Нассауский.
— Голова, тело и моя верность — всё принадлежит королю.
— Друг мой, я твой союзник, — сказал Горн.
— Надо предвидеть, а не выжидать, — повторил Оранский.
— Я повесил в Граммоне двадцать два реформата! — возбуждённо воскликнул Эгмонт. — Если прекратятся их проповеди и будут наказаны иконоборцы, гнев короля смягчится.
— Едва ли, шаткие надежды, — ответил Оранский.
— Вооружимся доверием, — сказал Эгмонт.
— Вооружимся доверием, — сказал Горн.
— Мечами надо вооружиться, а не доверием, — возразил Гоохстратен.
Молчаливый встал, чтобы уйти.
— Прощайте, принц без земли, — сказал Эгмонт.
— Прощайте, граф без головы, — ответил Оранский.
— Барана ждёт мясник, а воина, спасающего родину, ждёт слава, — сказал Людвиг Нассауский.
— Не могу и не хочу, — сказал Эгмонт.
— Пусть кровь невинных жертв падёт на голову придворного подхалима, — сказал Уленшпигель.
Собравшиеся разошлись.
Тогда Уленшпигель вылез из камина и бросился со своими известиями к Симону Праату.
— Эгмонт изменник, — сказал тот, — господь на стороне принца.
А герцог? Герцог Альба уже в Брюсселе [148] ! Где крылатые кассы?
КНИГА ТРЕТЬЯ
I
Молчаливый идет в поход; господь — его руководитель. Оба графа уже схвачены [149] . Альба обещал Молчаливому милость и прощение, если он явится к нему.
148
«Герцог Альба уже в Брюсселе!». Герцог Альба вступил в Брюссель 9 августа 1567 г. С ним было 9 тысяч человек лучшей тогда в Европе испанской пехоты и отборный отряд в 1200 человек конницы. Сейчас же по прибытии Альба навербовал в Германии 11 тысяч рейтаров.
149
«Молчаливый идет в поход...». Вильгельм Оранский (прозванный за свою сдержанность прирождённого дипломата Молчаливым), несмотря на настойчивые уговоры графов Горна и Гоохстратена, принесших Филиппу присягу в верности, не последовал их примеру. 11 апреля 1567 г. он покинул Антверпен и отправился в своё родовое владение — графство Нассау, где начал собирать силы для борьбы с испанцами.
«Оба графа уже схвачены». Графы Эгмонт и Горн были арестованы 9 сентября 1567 г.
Уленшпигель, узнав об этом, сказал Ламме:
— Чорт побери! По настоянию генерал-прокурора Дюбуа, герцог приглашает принца Оранского, его брата Людвига, Гоохстратена, ван ден Берга, Кейлембурга, Бредероде и прочих друзей принца в течение шести недель добровольно явиться на суд и обещает им за это правосудие и милосердие. Слушай, Ламме: как-то один амстердамский еврей, увидев с улицы в окне верхнего этажа какого-то своего врага, стал звать его на улицу.
«Сойди вниз, — кричал он, — я тресну тебя по башке так, что она влезет тебе в грудную клетку и будет смотреть на божий свет сквозь рёбра, как вор сквозь тюремную решётку». — «Ну, — ответил тот, — обещай мне хоть в сто раз больше колотушек, и то я не сойду!»
...Так пусть и ответят принц Оранский и его друзья. Да они так и поступили, ведь они отказались явиться. Эгмонт и Горн поступили иначе. И суд божий покарает их за то, что они не выполнили свой долг.
II
Братья д'Андло, дети Баттенбурга [150] и иные славные и знатные дворяне были в это время казнены на Конском рынке в Брюсселе за попытку внезапным нападением овладеть Амстердамом.
Когда все они, числом восемнадцать, с пением гимнов шествовали к месту казни, всю дорогу позади них и перед ними шли барабанщики и громко били в барабаны.
150
«Братья д'Андло, дети Баттенбурга» и другие были арестованы и обезглавлены за попытку овладеть Амстердамом.
И испанские солдаты, окружавшие их, обжигали их факелами то с той, то с другой стороны. И, когда они корчились от боли, солдаты издевались над ними:
— Что, господа лютеране, больно, что вас жгут до времени?
Того, кто предал, звали Дирик Слоссе [151] . Он заманил их в Энкгейзен, бывший ещё католическим, и здесь выдал сыщикам Альбы.
И они умерли мужественно.
И наследство после них получил король.
III
151
Дирик Слоссе — кормчий, предательски посадивший на мель корабль Баттенбургов, отчего заговорщики были, захвачены в плен. Ниже, в главе восемнадцатой четвёртой части «Уленшпигеля», рассказано, какое возмездие свершилось над этим предателем.