Горбачев. Ельцин знает мою позицию в этом вопросе. Когда мы обсуждали этот вопрос до сегодняшних трагических событий, на Совете Федерации СССР, я сказал, что президент и премьер-министр Союза должны представлять Россию. В отношении вице-президента моя точка зрения состоит в том, что он должен представлять республики, являясь их выдвиженцем. Лучше всего из Средней Азии. (Шум, недовольство в зале.)

Подождите, подождите, я вам говорю о том, что мы обсуждали на Совете Федерации до 19 августа. Это касается новых органов власти в обновленном Союзе — эта моя позиция останется прежней.

Другое дело — вторая часть вопроса. В связи с тем, что ситуация особо острая с Кабинетом министров СССР, — и я вижу, вы разделяете это мнение, — мы договорились о следующем: в течение двух — максимум трех дней все руководители союзных республик обсудят эту ситуацию, чтобы выработать единый подход в формировании Правительства СССР.

Товарищи из республик высказались в том плане, чтобы при формировании Правительства СССР в большей мере, чем ранее, была отражена специфика республик.

Вопрос. Михаил Сергеевич, что происходит в настоящее время на Старой площади, в ЦК КПСС?

Горбачев. По моей информации, там, в здании ЦК КПСС, происходит нечто такое, что следует остановить. Но я дал согласие на то, чтобы принять меры. Эмоции, однако, надо контролировать. Сейчас всем нужна ясная голова.

Реплика Ельцина. Там происходит арест имущества и опечатывание кабинетов руководящих деятелей ЦК КПСС и ЦКРКП.

Горбачев. С этим не стоит торопиться, надо основательно разобраться.

Арутюнов. Михаил Сергеевич! Вопрос такой. Среди защитников российского Белого дома существует одно мнение, что обо всем, что произошло, вы якобы тали заранее. Эту точку зрения подтверждает и интервью, данное Лукьяновым 19-го, где он заявил, что с вами советовался, был согласован персональный состав этой заговорщической группы ГКЧП. И единственно, о чем вы не договорились, это о том, что нужно, мол, этот состав согласовать на Верховном Совете СССР. Я хотел бы знать вашу позицию по этому поводу.

Горбачев. Я думаю, многие должностные лица, конечно, сейчас будут пытаться вывернуться, оправдаться. Силы, которые потерпели поражение, придумают что угодно. Утверждение, что я знал «что-то» и даже «одобрил это» — грубейший вымысел, попытка бросить тень, скомпрометировать меня, потому что им не удалось шантажом сломать президента, им не удалось от меня ничего получить, никакого документа, ни заявления, ни выступления в их поддержку. После того как я услышал по радио, что я нахожусь в таком состоянии здоровья, чтобы якобы не способен вообще ни мыслить, ни действовать, я понял: в ближайшие часы будет сделано все, чтобы привести мое состояние в соответствие с этим заявлением заговорщиков. Поэтому нами в Форосе были предприняты все меры: отказались от пищи, доставлявшейся нам, начали питаться тем, «что под рукой». Усилили имевшуюся там охрану, все расположили «кольцами», все сконцентрировались и начали жить уже по осадной психологии. Поэтому я думаю, что это все делается для того, чтобы оклеветать меня, поскольку сломить морально не удалось. Теперь пустили новую ложную версию: президент заодно с путчистами!

Из зала. Лукьянов врет, значит?

Горбачев. Во-первых, я этого заявления еще не видел и не слышал. Если он это говорит — он преступник. С Лукьяновым я ведь не разговаривал, ни с кем не разговаривал из этой хунты.

Ельцин. Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать Указ о запрещении деятельности российской Компартии (Бурные аплодисменты. Ельцин подписывает Указ.)

Горбачев. Я не знаю, что там написано и как он называется. Если так, как сказал Борис Николаевич, то Верховный Совет России, который столько сделал и должен еще сделать, сейчас в этом случае вряд ли должен поддержать президента Бориса Николаевича, которого я уважаю и… (Выкрики из зала.) Одну минутку, не вся Компартия России участвовала, не все коммунисты России участвовали в заговоре и его поддерживали. (Выкрики из зала.) Поэтому, если будет установлено, что российский Центральный комитет Компартии и какие-то комитеты в областях солидаризировались с этим ГКЧП, то я бы такой Указ поддержал. Но запрещать Компартию в целом — это, я вам прямо скажу, будет ошибкой со стороны такого демократичного Верховного Совета и Президента России. Поэтому точно ли назван Указ?

Хасбулатов. Михаил Сергеевич, Указ не о «запрещении», а о «приостановлении» деятельности российской Компартии до выяснения правоохранительно-судебными органами ее причастности ко всем этим событиям. Это совершенно законный Акт.

Ельцин. Да, Руслан Имранович правильно пояснил. Указ не о «запрещении», а о «приостановлении» деятельности КПСС и Российского ЦК КП и их комитетов на территории России.

Горбачев. Это — уже другое дело. Я обращаюсь к вам, депутаты: будьте до конца демократами. И тогда с вами будут все подлинные демократы, все здравомыслящие люди… Там, где будут требоваться самые решительные меры и оправданы ситуацией, а ситуацию мы с вами пережили такую, из которой вытекают очень тяжелые уроки, — с моей стороны будут приниматься (на основе совета со всеми вами, это очень важно) самые решительные меры. К этому я готов и морально, и политически. Но до конца буду настаивать на том, что если мы расколем обгцество, не пойдем на объединение демократических движений и сил всего здорового общества, то будет драка в нашем обществе. А мы ее должны сейчас избежать, и люди ее тоже не приемлют. Вы обратили внимание, как часть людей прореагировала: «Давайте порядок», «іДавайте Брежнева, давайте Сталина, лишь бы был порядок». Поэтому мы должны показать, что мы можем решать дела и должны решать их в условиях законности и демократии. Я буду настаивать на таком способе действий. Но это не в ущерб решительности и твердости…

Еще множество вопросов было задано Горбачеву. Он отвечал длинными рассуждениями, отвлекаясь и сбиваясь с мысли на мысль. Депутаты его «добивали», иронизируя вслух, перебивали вопросами.

Мне, откровенно говоря, стало жалко Горбачева. Я шепнул Ельцину: «Надо заканчивать». — «Почему?» — спросил Ельцин. «Да попросту жаль его!» — ответил я. Ельцин согласно кивнул. Затем обратился к депутатам:

«Уважаемые народные депутаты! Полтора часа президент на трибуне (выкрики: «Мало!»), а сейчас… дело в том, что в 6 часов заседание «девятки» (руководителей союзных республик. — P.Х.). И мы должны — президент страны и я — там быть и продолжить сегодня обсуждение принципиальных вопросов: о народном хозяйстве, о кадрах и так далее. (Шум в зале.) Поэтому я хотел бы просить вашего разрешения на закрытие нашего собрания, поблагодарить президента Горбачева за то, что захотел с вами встретиться, поблагодарить вас за твердость и решительные действия, которые подавили путчистов. До свидания. Спасибо».

Я. Борис Николаевич, дайте слово Хаджиеву, он давно стоит у микрофона.

Ельцин (недовольно соглашается). Одну минуту, не расходитесь! Хаджиев, пожалуйста!

Хаджиев. Я хочу сказать, я не принимал участие в ГКЧП, меня не стоит записывать в их союзники.

Ельцин. Хорошо! Хаджиев — не путчист! (Смех в зале.) Спасибо, уважаемые депутаты.

…Общее впечатление от выступления Михаила Горбачева и его ответов на вопросы у меня сложилось противоречивое. Как оказалось, он еще не пришел в себя от пережитого шока, не освоил ситуацию, не «переварил» всей информации и дезинформации, колоссальным потоком хлынувшей к нему В целом речь его, ответы на вопросы были слабыми, часто Горбачев переходил без связи от одной темы к другой, вплетая в ткань сложнейших политических событий личные, семейные переживания.