– Кузнецов! Подойти для проверки!

Еще не до конца понимая, где я нахожусь и что вообще происходит, я сонными глазами повел вокруг.

– Кузнецов! Проснись! Подойди для проверки! – повторил вертухай.

Кормушка находилась на уровне пояса, и мне пришлось нагнуться, чтобы увидеть Михалыча. Для него это было обычное начало рабочего дня, и поэтому, увидев меня воочию, он преспокойно захлопнул перед самым носом кормушку и отправился дальше проводить проверку, оставив меня наедине с собственными мыслями. Все события прошлой ночи вихрем пронеслись в голове, и только тогда пришло полное осознание того, что же со мной произошло. Признаюсь честно, я почему-то не очень испугался. Мне казалось, что за такую кражу меня должны выпустить чуть ли не прямо сейчас, когда придет следователь. Все произошедшее мне казалось обычной детской шалостью. Ну, залез на склад, ну, своровал оттуда пару банок тушенки и палку конской колбасы. И что с того? Сажать-то за это не будут. Только вот я не знал, что дело было далеко не в тушенке и колбасе, а в самом факте кражи. Уже много позже до меня дошло, почему многие воры предпочитали не связываться с государством. Одно дело, когда ты обворовал какого-нибудь зажиточного еврея, и другое – когда посягнул на государственное добро. Статьи, по которым обвиняли в этих случаях, трактовались почти одинаково: кража личного имущества и кража государственного имущества с проникновением или без проникновения. Вот только если в первом случае предусматривалось наказание до пяти лет лишения свободы, то за кражу государственного имущества – до пятнадцати лет, а если в особо крупных размерах – то применялась высшая мера наказания или попросту расстрел. Но тогда я еще всего этого не знал и наивно надеялся, что меня просто пожурят и отпустят на все четыре стороны. Ближе к обеду за мной пришли. На этот раз это уже был молодой постовой в чине офицера.

– Кузнецов, на выход! Руки за спину! – прозвучала команда, когда открылась дверь.

Поначалу происходящее я воспринимал как некоторое приключение, но иллюзии быстро улетучились, когда я встретился со следователем.

– Присаживайтесь, гражданин Кузнецов, – каким-то усталым голосом предложил мужчина средних лет, в отличие от постовых одетый в гражданскую одежду.

На столе перед ним лежала тонкая папка, на которой большими буквами было написано: дело за номером таким-то.

Первым делом следователь представился:

– Моя фамилия Анищенко, зовут Станислав Никифорович, но ко мне вы можете обращаться только «гражданин следователь», – уточнил он. – Мне поручено вести ваше дело, и поэтому в ближайшее время нам с вами предстоит тесно общаться. У вас есть право отказаться по каким-либо причинам от моего участия и вам назначат нового следователя, но, думаю, у вас таких причин нет?

Это был даже не вопрос, а скорее утверждение.

– Нет, – ответил я спокойно, пожав плечами.

– Тогда приступим. Скажите, при каких обстоятельствах вы были задержаны этой ночью нашими сотрудниками?

Далее последовал мой краткий рассказ о том, как я решил залезть на склад магазина, что, собственно, и сделал.

– Значит, вы не отказываетесь от содеянного? – спросил следователь, записывая что-то на чистом листке.

– Нет.

– А вам известно, Кузнецов, что своими действиями вы нарушили закон и, в частности, совершили преступление, которое карается по статье восемьдесят девятой части третьей УК РСФСР?

– Нет, – снова повторил я.

– Так вот, независимо от того, знали вы или нет, но вы совершили это преступление, а значит, должны понести заслуженное наказание, возможно, даже связанное с лишением свободы, – добавил следователь, и меня как будто окунули в чан с холодной водой.

– Вы что хотите сказать, что меня могут посадить?! – вскинулся я.

– Статья восемьдесят девятая, часть третья предусматривает наказание в виде лишения свободы от шести до пятнадцати, – спокойно констатировал следователь.

– И это за несколько банок консервов?! – оторопел я.

– Хочу вам сообщить, Кузнецов, что не столь важно, сколько было украдено, а важен сам факт преступления. К тому же список украденного вами на складе не ограничивается теми предметами, которые вы только что назвали. Как утверждает директор магазина, всего вами было похищено товаров народного потребления на общую сумму двадцать тысяч рублей.

Следователь положил передо мной листок, на котором в столбик было написано множество наименований якобы украденных мною вещей. Чего в нем только не значилось! И коробки с продуктами, и мужская и женская одежда, и даже печка-буржуйка.

С трудом изучив список, я поднял на следователя удивленный взгляд.

– Но я всего этого не брал.

– В этом мы и должны разобраться. Итак, начнем сначала…

После первого допроса, на котором следователь пытался склонить меня к раскаянию и честному признанию, как я вступил в сговор с другими лицами с целью обворовать государственный магазин на очень приличную сумму, мне стало не по себе. В ответ на мои слова, что я был один и всего этого не крал, он только твердил одно и то же: что чистосердечное признание смягчит мне приговор и может повлиять на решение суда, который, возможно, учтет мой несовершеннолетний возраст и даст мне меньше меньшего.

Так продолжалось несколько дней, пока, наконец, терпение следователя не закончилось и он в один прекрасный день не повез меня к прокурору, который должен был решить, стоит ли отпустить меня под подписку на время следствия или же оставить меру пресечения под стражей. Наш разговор был коротким. Прокурор задал только один вопрос:

– Гражданин Кузнецов, вы хотите чистосердечно признаться в содеянном и помочь следствию?

– Я уже во всем признался, а чужие дела на себя брать не буду, – огрызнулся я, услышав уже поднадоевший мне за последние дни вопрос.

Вердикт прокурора был однозначным. Росчерком пера он заключил меня под стражу, и ближайшие три месяца мне предстояло провести в следственном изоляторе.

– Не понимаешь ты, парень, что своим нежеланием сотрудничать со следствием обрекаешь себя на те вещи, о которых в скором времени сильно пожалеешь. Потом станешь кусать локти, да поздно будет, – сказал мне следователь, когда мы возвращались назад в КПЗ.

Но тогда во мне бушевало чувство несправедливости. Как так мне хотят пришить то, чего я не делал? И мне, конечно же, казалось, что суд во всем обязательно разберется. Конечно, я понимал, что виноват, но не в том, в чем меня пытались обвинить. К вечеру мне разрешили десятиминутное свидание с матерью. Следователь вызвал меня к себе в кабинет, где она уже находилась. Я тогда ужаснулся, увидев, как она постарела за эти несколько дней.