— А что твой отец? — Девушка задала вопрос спокойным тоном, но почувствовала, как Алан напрягся. — Что с ним? Почему ты не работаешь на его ранчо?

Наступила тишина. Ранчо Джека Кольта находилось по-соседству с ними. Она встречала его несколько раз в городе — крупного, краснолицего мужчину с постоянно хмурым лицом. Сын, кажется, ушел из его дома чуть ли не в шестнадцать лет. Отец вроде бы даже грозился пристрелить сына, если тот хоть раз появится на ранчо. Никто в округе не знал толком, из-за чего произошла семейная распря. Мать Алана умерла, когда он был еще совсем ребенком, и Джек женился во второй раз. Трэлла видела его новую жену однажды — та проезжала по городку в приземистой красивой машине, которая смотрелась нелепо на проселочных дорогах. Женщина, сидевшая за рулем, мало походила на жену владельца ранчо.

— Это длинная история, — произнес Алан, когда Трэлла потеряла уже всякую надежду услышать ответ.

— На сегодня у меня не назначено никаких встреч, — с шутливой улыбкой ответила девушка.

— Все это не очень интересно. — Легкость, с которой Алан произнес эти слова, была неестественной — его печальные глаза подтверждали это. — Мы с отцом никогда не ладили, а после смерти матери наши отношения и вовсе испортились.

— Сколько тебе было тогда лет?

— Четырнадцать.

— Трудно было?

— Да. — Трэлла потерлась щекой о его плечо, выказывая молчаливое участие. — Не прошло и года, как отец снова женился, и мне это не понравилось.

— Я не помню, это произошло до или после твоего ухода из дома?

— До.

— Представляю, как тебе было тяжело видеть другую женщину на месте твоей матери.

— Агнес не принадлежала к женщинам материнского склада, — сухо произнес Алан. — Я возражал не столько против ее присутствия в доме, сколько против поспешной женитьбы отца Не знаю даже, почему это так беспокоило меня. Он был плохим мужем, поэтому мне не следовало удивляться, что смерть мамы его мало огорчила.

— Конечно, это должно было волновать тебя. Ты же был еще ребенком.

— Я был достаточно взрослым.

— Ты поссорился с ним? — Ей так хотелось узнать все до конца.

— Да, мы поссорились.

— И ты ушел?

— Ушел. Точнее, он выгнал меня из дома. — Алан резко, со вздохом повернулся. — Я уже точно не помню, как это произошло.

— Ты когда-нибудь пытался поговорить с ним, наладить отношения?

— Есть вещи, которые нельзя исправить.

На какое-то время в хижине повисла тишина. Трэлла пыталась представить, как чувствовал себя мальчишка, очутившись на улице. Это выше ее понимания. Ее собственная мать бросила их с Солом, когда она была маленькой. Но оставались отец и старший брат, которые о ней заботились.

— Интересно, — вдруг заговорил Алан, — что я был рад уйти из дома и избавиться от отца. И за все эти годы ни разу не вспомнил об этом мерзавце. Совсем другое дело — ранчо. До какого-то момента я не осознавал, насколько глубоки там мои корни и какой сильной может стать тоска по родному месту.

Алан сам поражался своей откровенности. За последние двадцать лет он ни с кем не говорил о своем отце. Взял да и ушел из дома с небольшим чемоданчиком, синяком под глазом от отцовского кулака, пятидесятидолларовой купюрой в кармане и ненавистью к самому себе. Чтобы избавиться от этого чувства, потребовались годы, но Алан не был уверен, что полностью освободился от него.

Он прошел тогда пешком десять миль до ранчо Кэтэров — больше некуда ему было идти — и прибыл туда за полночь. Не желая беспокоить хозяев, устроился на открытой террасе, чтобы дождаться утра. Смог заснуть лишь перед рассветом, спал бы и дальше, если бы отец Сола, выходя из дома, не споткнулся о него.

Старый Гиллем провел парня в комнату, дал ему чашку горячего кофе, наложил пластырь на синяк под глазом, молча выслушал его горестную историю. Несмотря на дружбу между сыновьями, их отцы — Гиллем Кэтэр и Джек Кольт — практически не общались.

Кэтэр предложил Алану работу, дал крышу над головой и ни разу не спросил о причине окончательной размолвки с отцом. Даже Сол не был полностью в курсе того, что произошло между другом и его отцом.

— Тяжело, наверное, не иметь возможности вернуться домой. — Слова Трэллы заставили его тряхнуть головой, чтобы избавиться от нахлынувших горьких воспоминаний.

— Я стараюсь не думать об этом, — ответил Алан и услышал, как внутренний голос назвал его лжецом.

Хотя Алан и Трэлла не говорили о погоде, они не могли не заметить, что на улице становится теплее, — неожиданное похолодание неохотно, но все же отступало под натиском весны.

Оба затворника чувствовали, как вместе со снегом стремительно тает отведенное им судьбой время. И это привносило дополнительную страсть в их интимные отношения, придавало каждому дню особую томительную остроту. И оставался открытым вопрос — что будет, когда они покинут хижину и вернутся в реальный мир?..