Ветер сдул с моих щёк слёзы, и когда я добрался до своих, никто не смог упрекнуть меня в том, что я ревел как девчонка.

Мы шли молча, только тяжёлое дыхание нависало над горной тропой в некоторых местах кажущейся совершенно не проходимой. Но как чахлый росток пытающийся выжить на каменистой земле тянется вперёд сквозь все преграды, так и мы пытались спасти будущее урукхаев тем, что останемся живы. Даже младшие дети не плакали, возможно, у них просто не было на это сил, кто знает. Матери что-то шептали им, должно быть рассказывали сказки. Урукхаи молодой народ у нас нет прошлого. Мы орки, но тем не менее и не орки тоже, мы сами по себе и у нас нет памяти, нет и своих сказок. И в то же время мы это всё Средиземье, ибо мы и орки и эльфы и люди. Мы грязь, как называют нас другие племена, но что ближе к земле, чем грязь, она и есть земля.

Я шёл позади отряда, низко опустив голову, вместе со мной было несколько мальчиков постарше, теперь мы были воинами, и на наших плечах лежала защита слабых. Никто не переговаривался, каждый думал о своём. Но я был уверен, что мысли у всех были обращены туда, где у подножья Безымянных гор остались наши отцы и старшие братья. Отряд торопился, мы старались уйти как можно дальше. Теперь если кто-то падал, не выдержав перехода, его не добивали. Не было ни времени, ни сил, да и у нас мальчишек не хватало на это мужества, мы просто обходили лежащего, не дав ему того милосердия, что были должны. Многие из таких вот обессиленных бросались вниз с тропы в пропасть на алчно ждущие камни, и мало кто из них издавал при этом хоть какой ни будь звук. Ведь эхо могло донести его до людей и обнаружить наш побег. Те же, у кого не хватало на это храбрости, лёжа на дороге смотрели нам в след, и мы надеялись лишь на то, что их добьют люди, быстро и безболезненно. Мы много знали об изобретённых людьми пытках. Они могли развязать язык любому, но что мы могли рассказать, кроме того, что стремимся к свободе?

Рассвет скользнул по камням, только теперь мы заметили его, ведь сил смотреть на небо ни у кого не осталось. И тут же прозвучала песня рога. Тревожный высокий звук. Для нас он был как плеть. Люди пошли в атаку. Мы были уже далеко, но ветер, смешиваясь с духами гор, доносили до нас и лязг мечей, и крики раненых. Мы точно наяву видели, как рванулись вперёд боевые кони людей, и как встретил всадников ливень стрел из-за жалкой баррикады, в которую были превращены наши повозки и скарб. Первые раненые, первая кровь пролилась на землю.

— Почему они не оставят нас в покое? — прошептал идущий рядом со мной мальчишка.

— Они боятся нас, — я знал, что это так. Я понимал, что люди получив победу над Тёмным Властелином хотели оградить себя от повтора прошедших событий. Хотя не было уже ни Кольца, ни Властелина, оставались мы, а воинам — людям нужно было кормить чем-то свои мечи. Не будет нас, они найдут другое зло. Зло, которое напишут с большой буквы, потому как всегда нужно что-то искоренять и на что-то сваливать свои ошибки и неудачи. Зло необходимо королям и правителям, что бы сказать — я защищаю свой народ от него. Зло нужно, для того чтобы оправдать пролитую кровь и добытое золото. Без Зла нельзя, оно столп, который держит на себе всю людскую цивилизацию, все законы и порядки людей.

— Значит, если они боятся нас, то мы победим! — воскликнул самый младший, я невольно улыбнулся.

Ночью мы не разводили костров, молча жевали сухие лепёшки. Молчали и горы, бой прекратился ещё до наступления темноты. И только у самых маленьких была надежда. Женщины заботились о детях, старики готовили оружие. Я точил и без того острый меч. Вжик — вжик, правильный камень вышибает искру, оружие плачет, вжик-вжик.

Мы поднялись засветло. Никто не командовал, просто все в одночасье стали огромным живым организмом. Да и то ведь у нас была одна общая цель. Теперь шли ни кого не ожидая, не сплачиваясь, в ком были силы забрели далеко вперёд, оставив слабых позади. Я шёл рядом с матерью, я видел как ей тяжело, но она шагала твёрдо, сильно прижав к груди Айгу.

— Мама, — спросил я, — почему ты не уйдёшь к людям?

Она посмотрела на меня долгим грустным взглядом:

— Я не могу, сынок.

— Почему же, разве они убьют тебя?

— Нет, не убьют.

— Будут пытать и ненавидеть за то, что ты жила среди орков?

— И пытать не будут, и ненавидеть, тоже, не станут. Может быть, будут сторониться, а мальчишки придумают, какое-нибудь, обидное прозвище, но некоторые просто станут жалеть. Можно и уйти в такие места, где никто ничего о тебе не будет знать, и потому болтать не будут. Мир людей огромен, Эрх.

— Тогда что держит тебя, ведь я знаю, по ночам ты иногда плачешь. Я думаю, ты тоскуешь по своему племени.

— Тоскую, и ещё думаю, о том, что стряслось с моими родителями и…

— И… моим отцом?

— Ты знаешь?!!

— Джер сказал мне, когда мы с ним прощались.

— И?

Я в ответ пожал плечами, давая понять, что у меня нет ответа на этот вопрос, пока нет:

— Ты не ответила мне.

— Я могу уйти. Я даже могу забрать тебя, ту причину, что не позволила умереть, когда Джер похитил меня. Но я не могу бросить Айгу, не могу поставить под угрозу жизнь того, что я ношу в себе.

— Мама.

— Обещай мне, если со мною что ни будь случиться, ты позаботишься о сестре.

— Я уже обещал отцу.

— Теперь мне.

— Обещаю.

Айга осмотрела на меня огромными и синими, как у матери, глазами:

— Братик.

— Обещаю, — повторил я.

Нас настигли на рассвете седьмого дня нашего бегства, в том месте тропа, словно специально становилась шире, как проглотившая кролика змея. Хорошее место для привала и… битвы.