Прозрачная тьма: Собрание стихотворений
вернуться

Сумбатов Василий Александрович
Шрифт:

«Именами любимых отмечена…»

Именами любимых отмечена Половина минувших годов, – Сколько счастья и радостей встречено, Поцелуев и ласковых слов! Дорожит ими память капризная, – Вспомнишь имя – и вспомнится год, Пролетавший тогда над отчизною, И улыбкой душа расцветет. А в другой половине минувшего Не запомнилось милых имен, – Там – лишь тени всего потонувшего, Там – подводного Китежа звон. И звучит этот звон укоризною: Отвернулся! Забыл! Изменил!.. Но не трогают память капризную Голоса из подводных могил.

ПАМЯТЬ

В Милан из Рима торопясь, экспресс Гремит и в щебень вдавливает шпалы. Холмы, лощины, обнаженный лес, Кой-где цветок печальный запоздалый. Под ветром злым из заальпийских стран, Уже покрытых ранними снегами, Над Тразименским озером туман Скользит, и рвется, и летит клубами. Так легионы римские рвались Под яростным напором Ганнибала. Здесь под слонами берега тряслись, Как под колесами вагона – шпалы. Но не слонов, не римлян и не бой Рисует память, а совсем другое: «Историка» и класс я вижу пред собой, И «отвечаю» я о Тразименском бое, И, отвечая, думаю о «ней», – Да, да! – о ней. Прости меня, Фламиний! – Ведь нынче – в отпуск, – вечер у друзей, И встреча с ней, и взгляда пламень синий.

ГОДОВЩИНА

– Нынче опять годовщина потери! – Утром сказал календарь, И распахнулись тяжелые двери В пеструю прошлую даль: В облачном флоте на дымчатом небе – Смена цветистых ветрил, Леса далекого яшмовый гребень В локонах рыжих зари, Справа и слева – солдаты рядами, Сзади – блестящий сугроб, Посередине – в зияющей яме – Грубо сколоченный гроб. В мерзлой земле неглубока могила, Снега – на сажень зато! – Многих зима без могил схоронила В этой долине пустой. Снежные комья, мерцая опалом, Вместе с землею летят… Тридцать пять лет с того дня миновало! Скоро увидимся, брат!

РАССВЕТ

Еще видна луна холодная Сквозь дымку тучки кочевой, А уж заря багрянородная Раскрыла веер лучевой, И посеревшие, тревожные Ручьи последней темноты Бегут в канавы придорожные, Уходят в землю, как кроты. Всё оживает, просыпается, И ветер – вечный баламут – В траве росистой кувыркается И морщит рябью светлый пруд. Всё к свету тянется, довольное, Что стаял мрака черный лед, И песню утреннюю, вольную В лесу незримый хор поет. Какая радость в возвращении На землю света, жизни, дня! В нем есть прообраз воскресения, В нем есть надежда для меня, Что всё – лишь смена быстротечная, Что вечного в природе нет, Что смерти ночь – не бесконечная, Что и за ней придет рассвет.

ЗА РУЛЕМ

Дымятся утренние росы, Порой туманя парабриз, Летит дорога под колеса, Скользя с холма крутого вниз. Смотрю вперед сторожким взглядом, – Как будто лоцман у руля… Как странно – мчаться с ветром рядом, Ни мускулом не шевеля, И знать, что вот – одно движенье, Ошибка малая одна, – И оборвется вдруг стремленье, И будут мрак и тишина.

«Чтоб песням аромат придать…»

Чтоб песням аромат придать, У мудрой Музы есть обычай Крылатым роем думы слать В сады былого за добычей, – Рой дум оттуда принесет Пыльцу и сок благоуханий И в соты строчек вложит мед – Душистый мед воспоминаний.

КАВКАЗ

Громады пестрых скал, обрывы и хребты, – Прекрасны и грозны, – встают передо мною, Окаменелою гигантскою волною Всплеснув до синевы бездонной высоты. Пролетных облаков пушистые кусты Над ними расцвели, как яблони весною, А ниже разлеглись оправою резною Столетние леса – приюты темноты. Здесь Пушкин в старину сложил Кавказу гимны, Здесь Лермонтов бродил среди кремнистых скал, И Демон перед ним вставал из тени дымной И горестно язвил и горько горевал, И узнавал себя поэт в чертах виденья, В словах его – свои терзанья и сомненья.

ВЕНЕЦИЙСКИЙ ВЕЧЕР

Золотой Буцентавр зари Затонул среди синей лагуны. В древний колокол бьют звонари. Волны шепчут старинные руны. Много дожеских перстней на дно Встарь упало в лагунном просторе, Но теперь овдовело давно Венецийское яркое море. А на набережной толпа Наслаждается вечером ясным, Для былого глуха и слепа, К сказу волн, как всегда, безучастна. Всё пропитано солнцем кругом, – От прогретого мрамора жарко. Голубиная стая ковром Застелила всю площадь Сан-Марко, – Подвижной сине-сизый узор С серебристо-зеленым налетом, Резкий звук – и взметнулся ковер Настоящим ковром-самолетом. Снова бронзовые звонари В старый колокол бьют молотками. Засветились вокруг фонари, Поползли по воде светляками. Под колоннами – музыки гул, Там всё гуще толпа засновала. Яркий месяц на площадь взглянул, Будто выплыл с Большого канала, Ярче, выше, – и вот по углам, Посинев, разбегаются тени, Луч скользит по крутым куполам И считает у лестниц ступени. Всё зажег его пристальный взгляд – Колокольню, узоры порталов, Черных гондол у пристани ряд И столбы разноцветных причалов. Раззолочен и рассеребрен Весь дворец ослепительный дожей… Этот вечер запомню, как сон, – На волшебную сказку похожий!

ГОЛУБИ СВ. МАРКА

Голуби, голуби, голуби – На золоченых конях, В нишах, на мраморном желобе, На капительных цветах, И на задумчивом ангеле, И у святых на главах, И на раскрытом евангелии У нимбоносного льва. К щедрому корму приучены, Тысячи птиц на заре Носятся сизыми тучами, Будто в воздушной игре. Днем они ждут подаяния От венецийских гостей, Вьются вкруг них с воркованием, Зерна клюют из горстей. К ночи на крыши соборные, В ниши и на фонари, На балюстрады узорные Сядут до новой зари. Сизые, тихие, чинные, Спят среди мраморных снов, Как изваянья старинные На архитравах дворцов.