«Кто это — они?» — хотел спросить я, но вместо этого проговорил:

— Места тут у вас, однако...

— Места-те? — дед воодушевился, задышал, хлопнул себя по коленке. — Хоро-ошие. Ты, брат, нашу Хухрю ещё не слыхивал — вот оно, чудо-то настоящее где! Инда душа заходится. Такое уж ни в жисть не забыть, это точно!

— Это что, из самодеятельности? Местная солистка?

— Соли-истка! — Старик посмотрел на меня свысока. — Жаба, вот кто!

— Как? Кто жаба?

— Хухря и есть жаба. Жаба-повитуха. Слыхал про таких, нет? Вот уж поёт! О-о... — он закатил глаза. — Ну, ты городской, порченый, тебе такую красоту вряд ли понять.

— Почему не понять? — обиделся я. — Почему это некоторые думают, что красота доступна только их пониманию? Непременно хочу послушать эту, как её, Хухрю! Когда и как это можно сделать?

— Не торопись. Поживём — там видно будет.

Так что делюсь с Вами, Олег Платонович, своей мечтой: послушать пение такой знаменитой жабы, столь высоко ценимое хозяином. Тут дело даже не в эстетических моих потребностях, а в том, что хочется понять: действительно ли здесь налицо истинное искусство природы, или местное суеверие? Тем более, что раньше мне уже приходилось слушать звуки, издаваемые безобразными земноводными, вроде лягушек, но никакого наслаждения я от этого не получал, точно помню.

На другой день я, придя на работу, не утерпел и рассказал Олимпиаде Васильевне о случае, произошедшем со мною на озере. Она хоть и поглядела на меня как-то странно, но в общем отнеслась с пониманием: сказала, что всякое бывает: у неё сосед, например, в прошлом году, заглянув утром под кровать, где у него стояла бутылка на опохмеловку, увидал вместо неё чёрта. Его увезли лечиться в область, но люди по-разному считают: одни говорят, что это от алкоголя, а сама она думает, что и без чёрта тоже не обошлось.

И правда — что же такое на свете творится? Чем объяснить своеобразные свойства местности, на которой я теперь обретаюсь? Может быть, где-нибудь под городом проходит магнитная жила, и блуждающие в пространстве токи производят столь удивительные воздействия на окружающую среду? Вы уж, Олег Платонович, будьте добры, не обойдите вниманием мой вопрос и попытайтесь его объяснить с точки зрения Вашего отношения к действительности.

Потом Олимпиада Васильевна пошла по кабинетам и стала всем рассказывать, какой со мною произошел случай, а в конце рабочего дня меня вызвал к себе заведующий. Несколько раз прошёлся рядом и даже, кажется, принюхивался. Остановился и сказал как бы про себя:

— Портвейну в городе уже неделю нет. Водки же твой хозяин не употребляет — верно?

Я сказал, что — да, не употребляет.

— Так в чём же дело?! — вскричал товарищ Тюричок.

На этот вопрос я ответил, что не знаю.

— Может быть, запасы делают?

— Может быть. Хотя маловероятно: баня-то не поёт!

— Баня не поёт, — полувопросительно, полуутвердительно закачал головой заведующий. — Так я и думал.

Лицо его исказилось страданием, и он, наклонившись ко мне, шёпотом задал вопрос:

— В вашей семье запойных или душевнобольных не наблюдалось?

Подумав, я ответил, что душевнобольных, кажется, не было, но дядя Федя, муж маминой сестры, а моей тётки Агнии, иногда сильно, как она выражалась, зашибал, за что она его прогнала, и он теперь работает слесарем на автобазе.

Выслушав это, заведующий тяжко вздохнул и сказал:

— Нет, нам этого никак нельзя допустить. Надо принимать меры. На карте авторитет учреждения! — после чего ударил кулаком по столу.

Я спросил товарища Тюричка Акима Павловича, какие конкретно меры он собирается предпринимать, и сказал, что лично я со своей стороны могу внести в них свою лепту и уже набросал проект заметки в районную газету, где собираюсь описать происшедший со мной случай и поставить вопрос как о наведении порядка в местных водоёмах, так и об отдельных случаях нарушения трудового законодательства. Заведующий проникновенно посмотрел на меня, часто-часто заморгал, вытащил платок и вытер глаза. Слабым голосом произнёс:

— Иди...

Я подумал: сколь близки чувства, занимающие меня, сердцу каждого гражданина, не исключая даже ответственных товарищей! Тихо вышел, закрыл дверь, и уже в коридоре услыхал, как заведующий вызывает по телефону редакцию местной газеты.

Вот такие дела постигают меня на первых порах самостоятельной трудовой деятельности. Даже нет времени как следует отдаться любимому занятию — чтению писем классиков литературы. Читаю так, урывками. Питаюсь в основном дома. Старик вечером варит суп, но денег за это не берёт. Хочу купить ему какой-нибудь подарок, но какой — ещё не придумал, может быть, Вы посоветуете. Утром пью молоко и съедаю ломоть чёрного хлеба, а обедаю в здешней столовой, которая расположена напротив райсобеса. В ней на раздаче работает одна девушка, она мне кажется симпатичной. Светлая, немного кудрявая, особенно же на лице выделяются голубые глаза. Стан тонкий, походка лёгкая — в общем, производит впечатление девушки учтивой и самостоятельной. Сначала я не обращал на неё внимания, но однажды, а именно в прошлый вторник, когда мы пошли обедать, стоящая передо мной Олимпиада Васильевна сказала: «Валя, мне кажется, в котлетах недовложение». Валя тотчас позвала заведующую, и та доказала, что недовложения нет. Вот тогда я и обратил внимание на эту девушку. Хочу пригласить её на танцы, но пока не знаю, как это сделать. Посоветовался с Олимпиадой Васильевной, она очень заинтересовалась этим вопросом и обещала подумать. Я, со своей стороны, тоже усиленно думаю об этом и всё-таки не знаю, как завязать знакомство. Наверно, в один прекрасный день я подожду её после работы и скажу: «Не соблаговолите ли Вы, любезная Валентина, согласиться доставить мне удовольствие разговором с Вами?» Перед этим я, разумеется, скажу «здравствуйте». И мы пойдём вдвоём с нею по тихим улочкам этого затерянного в лесах городка, беседуя и улыбаясь друг другу. Только не знаю, Олег Платонович, поймёт ли она. Увы, это не секрет, что у некоторых людей моя манера разговора, образ мыслей и поведение вызывают недоумение и даже насмешки. Мамаше я о ней пока ничего не написал, потому что боюсь, что она будет ругаться.