Леторей
вернуться

Петников Григорий Николаевич
Шрифт:

Морской шум

Две слабости: шпилек и килек… А в горячее лето Море целит навылет Из зеленого пистолета Но схвативши за руку ветер, Позабывшее все на свете, В лицо ему мечет и мечет Лето горячие речи; О! Море как молодец! Весь он Встряхнул закипевшие кудри Покрытый уларами песен О гневом зазнавшемся утре. Ты вся погружаешься в пену, Облизанная валами. Но черную похоти вену Мечтой рассеку пополам я И завтра как пристани взмылят, Как валом привалится грудь: На вылет, на вылет, на вылет, Меня расстрелять не забудь.

И последнее морю

Когда затмилось солнце   Я лег на серый берег И ел скрипя зубами тоскующий песок…   Тебя запоминая И за тебя не веря. Что может оборваться межмирный волосок Всползали любопытно по стенам смерти тени И лица укрывала седая кисея… Я ощущал земли глухое холоденье, Но вдруг пустынный воздух — вздохнул и просиял! Ты чувствуешь в напеве скаканье и касанье? То были волны, волны! Возникнуть и замрут… Я вспомнил о Тоскане, где царствовать Оксане И вот тебе на память навеки изумруд.

Крым. Август. 914.

Григорий Петников

Ветрогон

Разуметь не можно быстровий, Перескакивая с облыжной очереди Не заломлять по выси брови, Кто не узнает возданной дочери. А сокрываясь в обымы бреденя, Див глянул дремливо на облаке мочи, А не умерит весельных ведений Оброчный сын пониклой ночи Имуч в умчалых верстах почало — Коней, из гор чьи, к мете домчало.

М. Апр. 914.

Восторг изъявлен

Восторг изъявлен горестью горизонта, В разодранном кружеве — вожделенью последней — А весне отвечает изломанный Гром преднебесной колеби. И вот в находе прямейшей закрути Отвещаны бываньям вольности; Такая ветрянность в замирном закуте!.. И вещень вещий имеконязь. Сумеют груди, губы В мирячем любеже — Как ломится на тучах убыль В обратном рубеже.

Папоротник

На страшный верх из вер Отъятый случай на поклоне В гаданьи стрел изверг — Речами глаз — напротив. Реками в лад ведут На встреч мольбу о дубы. И гнездный пир на путике Встревожный склон задует. Взоры бежали сами… Запиханы души слов… И коло вечора лесами Навзлёт развивает число…

Норов

Горюн распластан на небозёме. И грому — в разодранной линии, А горб горится, в ответе вздыбившись. В вопросе явлению — на высоте подъема. Красочь, игранье, и в шитых зорях Страх вещных вер, избытке слынья, Рукой насмешника веселых имя. И нежно шлема безперых вымя Во свите блеска дерзка ответом, На рукояти норова, гордынь Жигмонда.

Русла

Что в эти домны заката Сбросить в уплывные горны И в хлада колыби закатить Блеск в смену на ТУске непокорный Упоеваясь в расплывных тех струях. Что взнесенных дротиков снопы Кренящего диска умчалая дискоболиа, Она не расстроит чередного запуска, И конщик не сдует чёр в сбруях Летящего противоЧуден; Напружность веселую стопит Опальнаго втуне пали о Забежчика с утра сам узкой Обгонит той згою меня разве! Что до последующей — я не участник И на журливом озере мой парус вей. Паруслом слез застенящей, А не бывало — не правда? — прекрасней Весел ея опенящей.

Коувола. февраль.

Миросель

Какой бы сверкалой дюжины Утешена стая надменника. Омирщенною клонью разбужены Позвука зорчии пленники Так отвечает в гонитве — Неугодным походом на пропасти Дышел воздушных на вид вы — Очертелые дыхи робости Тутнем ходячим допытан Ревнующий внятень подъемов. Кто же вот скажет, копытом Бьет он за рощей Прове? Тоже замучил время. Кунак, добродий удневий. Может уздетая темень Отдавает заведомо гневом Отруба у предмолвия — иночто Прекословит клоня обоямо — По привычке все ж дышельным вынужден Туловом сдать пред брамой.

Туманы

В нынь посылая грозных Дрожи насмешек Чуб ее вычуран просто На синеве безведома Выплатить слывшими глыбами, Звучей баянью величен; Но по зарям вдруг дыбами Большая мера толичеств. Месть безымянная с ними Вслед за побегами свиста Рядом и ядровых снимет Вздохов, встревоженных изстарь. Вновь на бегуне туманы [3] Волн ветровея разрежет Дань, поступая, выманивай Только очами забрезжит . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

3

Туманы — татарские шаровары.