Какое отношение это имеет к сознанию? Возьмем личный опыт, который взрослые люди связывают с каждой из этих функций. Когда мы знаем, как сделать что-то по-настоящему хорошо и эффективно, то обычно наше сознание, как минимум отчасти, прекращает фиксировать эти действия. Когда мы едем домой по хорошо известной дороге, то буквально не видим знакомых домов и улиц, хотя, в функциональном смысле, прекрасно их видим. По контрасту, когда мы сталкиваемся с чем-то новым — влюбляемся или оказываемся в незнакомом месте, — то вдруг начинаем более остро и интенсивно осознавать внешний и внутренний мир. На самом деле мы готовы потратить кучу денег и душевных сил на эти несколько ярких дней в Париже или Нью-Йорке, которые мы будем помнить еще долго после того, как месяцы обычной жизни исчезнут из нашей памяти.

Точно так же, когда взрослому человеку нужно научиться чему-то новому — скажем, мы решили прыгнуть с парашютом, работаем над новой научной идеей или просто осваиваем новый компьютер, — мы начинаем остро, даже болезненно осознавать свои действия; нам нужно, как говорится, быть внимательными. Мы все лучше осваиваем новые действия, и нам нужно все меньше внимания, и мы все меньше осознаем свои движения, действия и мысли. Иногда говорят, что взрослые более внимательны, чем дети, но на самом деле все наоборот. Взрослым лучше удается не обращать внимания. Им лучше удается не замечать лишнего и концентрироваться на единственном объекте. Об этом свидетельствует и работа нашего мозга. Некоторые участки мозга взрослого человека, например дорсолатеральная префронтальная кора, активизируются всякий раз, когда мы сосредоточенно учимся чему-то новому. При выполнении повседневных задач эти области активизируются гораздо реже. У детей иначе — эти области активизируются даже при выполнении обычных задач.

Внимательный читатель обратит внимание, что эта гипотеза прямо противоречит тому, во что верит Дэн Деннет, хотя не может этого доказать. И это ведет нас к следующему пункту, в который верю я, но тоже не могу доказать. Я верю, что проблема Сознания (с большой буквы) исчезнет из психологии, точно так же как из биологии исчезла проблема Жизни. Вместо этого мы получим гораздо более сложные, тонкие и подкрепленные теорией свидетельства связи между определенными типами феноменологического опыта и определенными функциональными и неврологическими феноменами. Например, острота и интенсивность внимания могут быть совершенно не связаны с переживанием собственного «Я». Возможно, маленькие дети что-то осознают лучше, а что-то хуже. Осознание боли может совершенно отличаться от осознания красного цвета, а осознание цвета может кардинально отличаться от потока сознания Джеймса и Вирджинии Вулф.

Однако острое, даже экстатичное осознание мира, возникающее в момент озарения, — как минимум одна из форм сознания; действительно, благодаря ей нам нравится быть людьми. Я думаю, что для ребенка каждый шаг — словно прыжок с парашютом; каждая игра в прятки — как для Эйнштейна его открытие, сделанное в 1905 году, а каждый новый день — будто первая любовь в Париже.

ПОЛ БЛУМ — профессор психологии Йельского университета и автор книги «Дитя Декарта: как наука о развитии ребенка объясняет человеческую природу».

Психолог Университета МакгиллаДжон Макнамара как-то предположил, что дети учатся тому, что такое «хорошо» и что такое «плохо», что такое добро и зло, точно так же, как геометрии и математике. Нравственное развитие — это не просто культурное научение, и оно не сводится к формированию внутренних принципов, эволюционировавших в процессе естественного отбора. Их развитие не похоже на развитие языка, сексуальных или кулинарных предпочтений. Нравственное развитие требует создания сложной формальной системы, осуществляющей значимые связи с внешним миром.

Возможно, это не совсем так. Мы знаем, что инстинктивные реакции, например, эмпатия или отвращение, оказывают сильное влияние на представления детей и взрослых о нравственности. И ни одна серьезная теория нравственного развития не может игнорировать роль естественного отбора в формировании нашей нравственной интуиции. Но гипотеза Макнамары привлекает меня тем, что она позволяет реалистично относиться к нравственности. Она предполагает существование нравственных законов, которые люди открыли точно так же, как законы математики. Это позволяет отказаться от нигилистической позиции (свойственной многим ученым), состоящей в том, что наша нравственная интуиция — всего лишь случайное свойство биологии или культуры. И поэтому я верю (хотя и не могу доказать), что развитие нравственных суждений происходит в ходе такого же процесса, что и развитие математического интеллекта.

УИЛЬЯМ КЭЛВИН — нейробиолог-теоретик, приглашенный профессор психиатрии и поведенческих наук Университета Вашингтона в Сиэтле. Автор дестяка книг. Последняя из них — «Краткая история разума: от обезьян до интеллекта и за его пределы».

Дэн Деннетпо праву считает предварительным условием сознания, свойственного нашему виду, не сам язык, а процесс овладения языком. У меня есть некоторые (вероятно, недоказуемые) убеждения по поводу того, почему для ребенка жизненно важно овладеть структурированным языком в дошкольном возрасте: без этого невозможно развитие остальных, высших интеллектуальных функций. Помимо синтаксиса интеллект подразумевает умение структурировать материал, например, создавать многоступенчатое последовательное планирование, логические цепочки, играть в игры с меняющимися правилами и живо интересоваться тем, «как все связано друг с другом».

У многих животных есть период, играющий важнейшую роль для развития чувственного восприятия. У людей также, кажется, есть такой период, и он связан с овладением структурированным языком. Это подтверждают исследования глухих детей слышащих родителей, которые в дошкольном возрасте не овладели языком жестов. В книге «Видящие голоса» Оливер Сакс пишет об одиннадцатилетнем мальчике, которого считали умственно отсталым, но затем оказалось, что он просто глухой. Мальчик в течение года изучал язык жестов. Затем Сакс провел эксперимент с его участием: