— Вообще-то стихи я пишу, — сказал я, — только не такие.

— Распространять такую молву… — продолжал мистер Деррингер. — Да ты понимаешь, что делаешь?

— Я понимаю только одно, — сказал я. — Я этих стихов не писал.

— Что до меня, — сказал мистер Деррингер, — я нахожу, что мисс Дафни совсем не так уж дурна. Напротив, она привлекательна.

— Ну и прекрасно, — сказал я. — Все, что я хочу, это не отвечать за чужие грехи.

— А все-таки эти стихи мог написать ты, — сказал мистер Деррингер.

— Эти — нет. Я написал бы лучше.

— Что значит лучше? Красивее? Или оскорбительнее?

— Конечно, красивее. Только не о вашей мисс Дафни.

— Вот оно что, — сказал мистер Деррингер. — Я готов был усомниться, что ты автор этих стихов, но теперь ты меня убедил. Стихи написаны тобою. Поэтому я должен тебя наказать.

Я вскочил и стал спорить:

— Вы хотите задать мне трепку за то, чего я не делал. Ладно, вы еще услышите обо мне.

И он задал мне трепку, и вся школа меня услышала. Я вернулся в класс прихрамывая.

Стихи с доски были стерты. Все было опять как следует. Преступник должным образом наказан, стихи уничтожены, порядок в пятом классе восстановлен.

Мой кузен Арак сидел тихонько, любуясь темными локонами Алисы Бовард.

Как только началась перемена, я сбил его с ног и сел на него верхом.

— За твою пакость на доске я получил трепку, — сказал я, — так что не вздумай больше писать.

Однако на следующий день поутру на доске красовались новые стихи, написанные, несомненно, рукой моего кузена Арака и, несомненно, в его стиле, а мисс Дафни опять собиралась изобличить и покарать преступника.

Когда я вошел в класс, увидел стихи и понял, как обстоит дело, я возмутился. Арак зашел слишком далеко. Я стал ругать его по-армянски. А он будто оглох, и мисс Дафни вообразила, что моя речь относится к ней.

— Вот что, — сказала она, — говори на языке, понятном для всех, если у тебя есть что сказать.

— Мне нужно сказать только то, что я не писал этих стихов. И вчера тоже. Если я опять попаду в историю из-за этих паршивых стихов, кое-кто обо мне еще услышит.

— Сядь.

После переклички мисс Дафни исписала целый лист бумаги, включив туда новые стихи, и велела мне отнести записку директору.

— С какой стати? — говорю я. — Я не писал никаких стихов.

— Делай, что тебе сказано! — приказала мисс Дафни.

Я подошел к ее столу и протянул руку за запиской. Мисс Дафни ударила меня по руке, линейкой. Я отскочил от нее подальше и закричал:

— Не стану я носить ваши любовные записки!

Это, конечно, было чересчур. Мисс Дафни не выдержала и бросилась на меня. Я же был так зол на кузена Арака, что увернулся и прыгнул на него. Он притворился невинной жертвой и даже будто не сопротивлялся, но был такой ловкач, что вышел невредимым, тогда как я растянулся во весь рост на полу.

Тут-то мисс Дафни меня и настигла. Победа осталась за нею.

Когда я явился с докладом к директору, я был весь в синяках и царапинах, а любовная записка мисс Дафни к мистеру Деррингеру была измята и местами порвана.

— Что это ты так редко заглядываешь? — сказал мистер Деррингер. — Ну, давай сюда записку. Поглядим, что ты там учинил на этот раз.

Он взял записку, развернул, разгладил ее на столе и медленно стал читать. Он перечел записку несколько раз. Он был очень доволен и, насколько я мог судить, влюблен. Он повернулся ко мне с широкой улыбкой и собирался дать мне новый нагоняй за то, что я считал мисс Дафни уродиной.

— Я не писал стихов, — поспешно сказал я. — И вчера тоже. Ничего мне от вас не нужно, я хочу только получить какое ни на есть образование. Чтобы можно было жить и давать жить другим.

— Ладно, ладно, — сказал мистер Деррингер.

Он был совершенно доволен.

— Если вы в нее влюблены, — сказал я, — дело ваше, а меня оставьте в покое.

— Все-таки, по-моему, о наружности мисс Дафни ты мог бы выразиться полюбезнее, — сказал мистер Деррингер. — Если ты ее считаешь дурнушкой, другие, может быть, этого не находят.

Ох, и надоело же мне это: ничем его не проймешь!

— Хорошо, — говорю. — Завтра я буду любезнее.

— Вот это уже лучше, — сказал мистер Деррингер. — А теперь я тебя накажу.

Он протянул руку к нижнему ящику стола, где лежал его ремень.

— Ну, нет, — говорю. — Если вы меня накажете, я не буду любезнее.

— А как же быть с сегодняшними стихами? — сказал мистер Деррингер. — За них-то я должен тебя наказать? Ну, а завтра посмотрим.

— Нет, — говорю, — номер не пройдет.