Навстречу по ущелью шли настоящие верблюжьи караваны. Три года назад немало караванов с товарами ещё ходило по главной трассе Пули-Хумри—Мазари-Шариф и обратно. Сейчас машины полностью вытеснили караванную торговлю на асфальтированных маршрутах. Но здесь, в глуши, всё ещё шагали один за другим высокие, как слоны, верблюды, гружёные тяжёлыми мешками, а с ними топали караванщики, целыми семьями, мужчины (с бородами) и женщины (без чадры).

Я вылезал из машины и фотографировал некоторых из них.

— Чтоб вы все сдохли, англичане! — заругалась пожилая женщина, закрывая лицо от объектива, а водители перевели мне её слова. Другие караванщики тоже не были рады фотографированию.

Родовое село Шах Масуда, именуемое Джангалак (попутчики объяснили нам, что это означает «лесок»), — находится в том месте, где узкое ущелье расширяется, открывая взору небольшую уютную долину. Всё в зелени и яблочных садах, село занимает большую территорию, спускаясь к реке и дороге и поднимаясь в гору с другого края. Не доезжая до села, на одной из невысоких гор, рядом с обломками танков, и сооружена могила Масуда; отсюда сверху виден весь Джангалак. Могила («зьярат-Масуд») представляет собой небольшую уютную мечеть, её сторожит и прибирает одноглазый бородатый старик, бывший охранник Масуда, не пожелавший расставаться с ним и после его смерти. Внутри — тихо, надписи всякие на арабском, Кораны. Прибывшие со мной афганцы взяли Коран, чтобы почитать его на могиле, а также совершить молитвы — наверное, за упокоение души героя. Над гробницей развевается зелёный флаг. Надпись на мемориальной доске гласит (в переводе наших попутчиков): «Я сражался не за кресло или портфель, а за счастье и свободу народа Афганистана». Снаружи — большой портрет Масуда, крупнее натуральной величины, сидя читающего Коран.

Многие афганцы приезжают сюда, особенно в пятницу, как сегодня (потому что выходной). До зьярата можно доехать на машине — сюда провели специальную дорожку, ответвление от главной. Любовь людей к своим героям особо проявляется после их смерти, причём эта любовь принимает подчас странные формы. Вот и здесь перед могилой стоял план большого и шикарного зьярата, который будет когда-нибудь построен, и строительные работы уже начались. Планируемое сооружение полностью прикроет своим куполом имеющуюся маленькую уютную мечеть и станет самым большим и шикарным сооружением во всём Панджшерском ущелье.

Любовь к гробницам у людей отмечается с древних времён. Ещё самый древний человек изобрёл обряд погребения и клал вместе с трупом покойного в землю также предметы быта и труда, которые покойному вовсе не были нужны. Постройка египетских пирамид, поклонение мощам святых в некоторых религиях, мавзолеи Ленина, Ким Ир Сена и Мао Цзедуна — всё это символы гробопоклонства, которое свойственно многим народам и людям. Во многих случаях сами покойные герои были против такого нездорового интереса к их могилам и такого возвеличивания после смерти. «Лучше, — сказали бы они потомкам, — вы бы при нашей жизни исполняли наши советы и заветы, или последовали нашим учениям после нашей смерти». Но нет, проще построить золотую гробницу герою или святому, чем самому стараться стать похожим на них.

Посмотрели мы эту гробницу, и нас повезли дальше, в Джангалак, где сохранился дом, вернее даже усадьба Масуда. По словам наших провожатых, Масуд сам избегал жить в этой усадьбе (шикарной по афганским меркам; наши «новые русские» и чиновники пренебрежительно посмотрели бы на одноэтажный «замок» хозяина Панджшера). Говорят, что Масуд предпочитал жить в простом глиняном доме своих родителей, а эта усадьба использовалась им как офис, для представительских целей. Сейчас здесь живёт и следит за усадьбой некий друг Масуда со своими детьми, лишившийся жилища во время войны.

Во дворе у Масуда рос яблоневый сад, и наши попутчики угостили нас яблоками (с разрешения сторожа), а также чистой родниковой водой, которая там вытекала из шланга. Во дворе был и турник Масуда, я подтянулся 20 раз (турник оказался неудобный, на очень большую кисть руки, ибо сделан он из железной толстой трубы). В дом заходить не стали.

После этого мы расстались с русскоговорящими афганцами: они поехали домой, в Кабул, а мы направились дальше, в верховья ущелья. Кстати, нам с собой подарили два арбуза, и это было очень символично. По традиции, второго сентября мы отмечаем День АВП — годовщину Академии Вольных Путешествий, и обычно в Москве в этот день (или в другой более удобный день поблизости) мы просим всех приобрести и притащить на тусовку арбузы. Так и сейчас мы ели арбузы, и два из них нам дали с собой в дорогу, я так воспринял — по случаю 10-летия Академии.

Навстречу опять попадались караваны. Некоторые уже встали на ночёвку на вытоптанных площадках около речки, наверное, это уже давно всеми признанные караванные стоянки.

Вскоре и стемнело. Остановились на ночь где попало — на поле, опасаясь из-за мин спать на нетронутой земле. Жители дома, которым принадлежало поле, удивлялись на наше появление, нас немножко побаивались и в гости не позвали. Мы съели арбуз и отправились в мир сна.

С рассветом пошли дальше. Навстречу — удивление! — огромный поток маршруток и машин в сторону Кабула. Значит, выше в ущелье есть ещё большое село, а может быть и не одно.

Две попутные маршрутки провезли нас бесплатно — сперва одна, потом вторая, причём во второй водителем был смешной бородач, улыбался и махал нам из кабины (а мы ехали на крыше маршрутки рядом с сумками и арбузами). Так и прибыли в крупное село Хиндж, которое и порождало все эти машины и маршрутки. Купили здесь хлеба (как оказалось, последняя хлебная лавка в Панджшере, выше уже все сами пекут хлеб), бутылку газировки и других продуктов.