Та порхнула к омоновцу, словно болонка к хозяйке на руки, почувствовав, что приблудный дог не вовремя взялся вынюхивать ее под хвостом. Ваня степенно начал расстегивать ремень, и Фатима застыла, удивленно глядя на своего рыцаря и не понимая, что именно он собрался прямо здесь делать. Я тоже не понимал. Причем до тех пор, пока Жомов ремень из брюк полностью не вытащил. Вот тогда и понял, что – началось! Зажав девицу одной рукой, Ваня ремнем отшлепал ее по мягкому месту, с каждым шлепком приговаривая:

– Не задирай Рабиновича, блин! Не обзывай Абдуллу, в натуре. И ко мне больше не приставай…

Сеня морщился от каждого удара, словно бульдог, которого насильно лимоном кормят, но все-таки сдержался и не полез заступаться за сумасбродную девицу, возомнившую себя царицой Савской. А Жомов, наградив Фатиму еще двумя шлепками, закончил воспитательную работу и отпустил танцовщицу погулять. Фатима фыркнула, передернула плечиками и демонстративно медленно отошла за телегу, чтобы там привести себя в порядок.

– Не надо ее пороть было, – горестно вздохнул Попов. Мы все удивленно посмотрели на него. – Теперь ужин нам испортит. Или кашу сожжет, или пересолит. А может, все мясо Мурзику отдаст.

Ага, отдаст. А ты тут же бросишься на четвереньки и станешь у меня куски из пасти выдергивать. Ты же скорее лопнешь от жадности, чем голодному и уставшему псу лишний кусок из своей тарелки пожертвуешь. А мне еще ночью вас охранять, и я тоже обидеться могу. Смотри, Андрюша, поймаю змеюку какую-нибудь и тебе под одеяло запущу…

– Да заткнись ты, Мурзик, – как обычно, перебил меня Сеня и повернулся к Попову: – Кому тошно, а попу в мошно. Дела нет до чьих-то бед, лишь бы подали обед.

– Так я не о себе, о вас же беспокоюсь. Я и без каши, одним мясом могу обойтись, – попытался оправдаться Андрюша, но затем понял, что снова ляпнул совершенно не то, что нужно, и замолчал.

– Во-во, я про то и говорю, – кивнул Сеня. – Ты без всего прекрасно обойдешься, было бы только мясо на обед…

Дальнейшие препирательства друзей приводить бессмысленно. Если вам интересно послушать, как менты друг с другом ругаются, то придите в любой участок в день выдачи зарплаты. Такого наслушаетесь, что хоть в блокнот записывай, и в качестве словаря-справочника для молодого милиционера этот труд вполне издать можно будет. Я-то сам был сыт их грызней по горло и ушел подальше, чтобы мои уши их болтовни не слышали.

Когда я вернулся, все уже успокоились. Фатима хлопотала у костра, помешивая кашу. Выглядела она обиженной, но не так сильно, как могла бы. Я боялся, что она после порки настоящий бунт устроит, но этого не произошло. Видимо, Ванину экзекуцию танцовщица приняла как должное, и я удивился жомовскому чутью. Умеет он обращаться с женщинами! Теперь-то понятно, почему Ванюша уже женат, а мой Рабинович до сих пор холостой ходит. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!

Я уселся около костра и стал терпеливо ждать, когда ужин будет готов и мне выделят положенную порцию. Еще раз повторю, что я не выпрашивал, а терпеливо ждал. Однако наша повариха переврала все мои намерения. Я увидел, как загорелись ее глаза, и всей шкурой почувствовал, что сейчас она меня той самой деревянной лопаткой, которой кашу помешивает, прямо промеж ушей и благословит. Я даже зарычал слегка, чтобы предупредить: меня трогать опасно, я бешеный! И тут, на мое безмерное удивление, Фатима взяла да и бросила мне кусок мяса. Я от неожиданности едва не промахнулся зубами, а потом и прожевать забыл. Так целиком и проглотил!

– Не балуй мне пса, – как-то жалобно пискнул Сеня. – Приучишь его к подачкам, он у меня дома с кухни вылезать не будет.

Фатима поджала губы и назло Рабиновичу бросила мне еще один кусок мяса. Сеня, я, честное собачье, не хотел эту подачку глотать, но в последний момент подумал, что извалявшуюся в песке баранину все равно есть никто не будет. Ну не пропадать же добру! Вот я и проглотил этот кусок. Рабинович горестно вздохнул, а я заметил, как Жомов вопросительно перевел взгляд с девицы на кинолога. Дескать, может, ее выпороть еще разок? Сенин ответ комментариев не требовал. Рабинович показал Ванюше кулак, и этим все было сказано.

Минут через десять после того, как я слопал выделенный мне поварихой белково-вяленый продукт, приготовление каши было закончено, и менты с серебряными тарелками в руках выстроились в очередь, ожидая раздачи сло… пищи то есть. Фатима, презрительно морщась, положила Рабиновичу его долю, затем обслужила Попова, а когда очередь дошла до Ивана, наша повариха по привычке собралась положить ему в тарелку две порции, но затем, вспомнив об экзекуции, передумала и выделила каши меньше, чем остальным.

– Это все? – удивился омоновец.

– Хватит с тебя, красавчик, а то разжиреешь, как некоторые свиньи, – хохотнула Фатима. – Впрочем, можешь толстеть, мне на это наплевать. Если останется что– нибудь после раздачи, добавку сам себе положишь…

Да-а, что ни говори, а девица с характером. Настырная, словно тысяча котов в период спаривания. Теперь-то мне понятно, почему хозяин караван-сарая ее так спокойно с нами отпустил. Поначалу я думал, что он просто приватной беседы с омоновцем, которой никейскому трактирщику Фатима пригрозила, испугался, а теперь уверен, что коротышка просто счастлив был ее хоть куда-нибудь сбагрить. Я даже удивлен, что он к нам перед отправкой не прибежал и мешок всяких подарков в благодарность за то, что мы его от этой бестии избавили, не принес.