Шрифт:
Бродя по Кабулу, я наткнулся на целые кварталы, погибшие в результате натовских бомбардировок. От многих домов, построенных из кирпичей необожжённой глины, остались лишь огрызки стен. Дома капитальные, бетонные сохранились частично: как правило, стены куда-то девались, но каркас здания и перекрытия стоят. Всё, что можно было восстановить, уже чинят и используют; дома без стен используют как склады, и на первом этаже каждой разбомбленной многоэтажки уже работают магазины и чайные заведения. Кабульцы обживают дома снизу вверх: верхние этажи глядят в небо кусками проволоки и огрызками бетона, второй этаж, хотя и без стен, используется как склад, а первый этаж уже обвешен рекламами и вывесками продавцов.
Электричество повсюду, каждая чайхана снабжена телевизором. Крутят бесконечные видеофильмы. Каждая лента представлет собой несколько обрывков из разных фильмов — индийских, американских и прочих, — склеенных между собой безо всякого сюжета. Индийские танцы неожиданно превращались в ночные бандитские перестрелки, фильмы про китайских бойцов сменялись светской хроникой, и всё это было на разных языках, без перевода, с разным качеством и с разной скоростью. То замедляясь, то в нормальном темпе, сменяясь хаотически, на экране передвигались люди, испуская крики на всех языках, выстрелы и музыку разной громкости. Все посетители чайных заведений, включая меня, с интересом смотрели эти объедки мирового кинематографа. Интересно, что фильмы шли не в одной, а во всех чайханах, и всюду был винегрет, не было ни одного непрерывного сюжета хотя бы на десять минут!
В кабульских чайных, мороженых, рисовых и соковых заведениях на виду у всех тусуется только мужская часть посетителей. Если с мужем приходят жёны, то они прячутся за ширмой в отдельном женском зале. Туда же, вслед за мамами, прячутся маленькие дети обоего пола. Есть ли телевизор в женской половине, я не знаю, так как заглядывать туда нельзя (ведь женщины едят мороженое не сквозь чадру!) — туда может зайти только официант. Наличие женской комнаты — признак хорошего, дорогого заведения. (Мелкие дешёвые забегаловки не имеют женской комнаты — в них тусуются только мужчины.) Даже на переговорном пункте особое место уделено женщинам, которые не должны смешиваться с мужчинами; а в городском автобусе им выделена вся задняя половина салона, отгороженная ширмой.
Не меньше половины людей в столице, вероятно, умеет читать. Для тех, кто не умеет, — вокруг почты в Кабуле, как и в любом афганском городе, сидят писари, готовые написать или прочитать письмо, составить жалобу в правительство — от имени неграмотного заказчика.
Но есть и грамотные. Для них — книжные лавки, и немало! Я подошёл к одному из продавцов. Он сидел в маленьком ларьке среди книг, не имея ног (протезы стояли рядом). Пил чай. Разговаривал по-русски. В центре, на самом видном месте, лежала совершенно неликвидная книга "Бурение и буровые нефтегазовые установки" (Госнефтехимиздат, 1961). На русском языке.
Разговорились. Я снял ботинки, оставил внизу рюкзак и залез туда, прямо на книжную полку к продавцу. Если для безногого продавца лавка была просторной, то для нас двоих она оказалась тесной. Но любопытство сильнее тесноты, и я начал рассматривать книги. Многие — советского выпуска!
"Пятьдесят лет советско-афганских отношений. 1919–1969" (Политиздат, 1971).
Ещё одна архаическая, совершенно ненужная и скучная книга. Не верю, что её вообще возможно продать. А вот конституция страны даже не советских, а до-советских времён. Туристский проспект с красотами Афганистана, времён короля Захир Шаха. С важнейшими датами истории. Последняя дата истории — 1933 год, вступление короля Захир Шаха на престол. Сколько же лет этому проспекту? Любопытно, что некоторые куски текста вымараны чёрной краской при какой-то власти.
А вот "Умар Хайём. Рубоийлар" (Омар Хайям), отпечатанный в 1985 году в Ташкенте с параллельным персидским, узбекским и русским текстами. Я зачитался.
— Сколько стоит?
— Это подарок тебе, бакшиш, — ответил лавочник, явно довольный. Книга пылилась здесь тоже не один год.
Были книги и на английском языке. Например, учебник английского для афганских школьников. Называется "Islamic Afghanistan. 1992".
Эту уникальную книгу я купил, но потом утратил. Уникальность её заключалась в её предельной идеологизированности. 1992 год — через пару лет после вывода советских войск, но ещё до прихода талибов к власти! Приведу отрывки из неё по памяти (в переводе на русский язык, с сокращениями).
"Предисловие.
Во имя Аллаха, милостивого, милосердного.
Эта книга выходит в те дни, когда наши доблестные моджахеды наконец, победили в джихаде русские войска неверных. Освобождение нашей страны от русских стало знаменательным событием. Теперь мы можем строить новую, свободную, счастливую жизнь, следуя заветам Аллаха и Его пророка.
Упражнение. Переведите следующие тексты:
Муслим отправился на джихад.
Мухаммад читает намаз.
Башир идёт в мечеть.
Абдулла убил много русских.
Русские покинули Афганистан.
Фатима читает Коран.
Мой день.
Утром я встаю и читаю утреннюю молитву. Потом я читаю Коран. Потом я иду в школу. Днём мы в школе читаем полуденный намаз. Потом мы все вместе читаем Коран. Потом я иду домой. Затем мы с папой читаем предвечернюю молитву. Моего папу зовут Муслим. Папа ходил на джихад. Он воевал с русскими. Папа рассказывает о том, как он воевал. Теперь русские ушли. Когда заходит солнце, мы читаем молитву «Магриб». А после ночной молитвы «Иша» я ложусь спать".
Я купил этот насквозь пропитанный анти-русизмом учебник. Стоил он один доллар, но продавец отдал мне его за полцены.
Целый день я ходил по городу, фотографируя столичную жизнь. Несколько раз ко мне, узрев иностранца, присоединялись различные англо- и русскоговорящие товарищи, интересовавшиеся моей сущностью. Но в гости не звали, хотя я явно намекал на это. Желая найти вписку, я посидел в нескольких чайханах и выпил пять чайников чая, но опять никто из завсегдатаев чайных заведений не предложил мне ночлег. Не удивительно: во-первых, столица, а в столице всегда с этим сложнее; во-вторых, примерно четверть жилого сектора разбомлена, и многие кабульцы сами живут по впискам.