Мы ввели все эти объяснения, потому что читатель не мог не заметить, как наш рассказ, изначально плавно перетекающий от теклы к стражникам, потом к подлейтенанту и в итоге к Кааврену, теперь начнет прыгать туда-сюда во времени. И мнение наше таково, что подобное поведение рассказа необходимо объяснить, что и сделано: прерывистость течения времени в рассказе является сугубо следствием желания историка исключить подробности, которые он полагает несущественными либо отвлекающими, а вместо этого — сосредоточить свое и читательское внимание на вещах важных.

Посему с позволением и, надеемся, пониманием читателя мы, как обещали, сейчас продвинемся во времени вперед — действие, которое мы предпринимаем, осознавая всю внезапность такого сдвига, но уверенные, что именно так лучше всего изложить читателю избранную нами историю. Итак, три месяца миновало после событий, описанных в предыдущих главах, и Кааврен, более ничего не узнавший о раненом выходце с Востока и таким образом временно обо всем этом забывший, вновь вынужден был вспомнить то дело. А случилось это так.

Кааврен был в своем кабинете и изучал свежие отчеты относительно местоположения и готовности своих подчиненных, когда раздался громкий звук трущихся друг о друга кусков дерева, обозначавший, что некто дернул за шнур трещотки за дверью, ведущей в комнату для совещаний. Лишь немногие имели право войти в эту дверь, и ни одна из этих персон не явилась бы сюда просто так, а потому Кааврен немедленно предложил явившемуся войти.

Дверь открылась, вошел некто — некто, добавим мы, облаченный в темно-серый плащ с капюшоном; походка его была твердой и размеренной, а подойдя к столу капитана, он опустился в одно из кресел.

— Что ж, — проговорил Кааврен, — хотя я нимало не сомневаюсь, что в мой кабинет тебя привело не удовольствие, тем не менее, заверяю, что я этому всецело рад.

— Даю слово, — раздался в ответ мягкий, почти музыкальный голос, — что мои чувства полностью совпадают с твоими.

— Рад слышать это. И хотя я с удовольствием насладился бы продолжительной беседой, но полагаю, что твое прибытие преследовало определенную цель, причем цель в некотором роде срочную.

Под капюшоном сверкнули белые зубы.

— Ты так полагаешь?

— Обычно, друг мой, посещения твои именно таковы.

— Не стану отрицать.

— Итак?

— Да, есть кое-что, по моему мнению, требующее твоего внимания.

— Что ж, мое внимание к твоим услугам, так что самое время изложить это самое кое-что.

— Тем лучше. Ты помнишь, месяца три назад ты расследовал нападение на имперского графа?

— Ты же знаешь, Пел, три месяца — не тот срок, чтобы я забыл нечто подобное.

— Это правда, я лишь хотел, чтобы ты освежил в памяти те события.

— Что ж, ты этого добился. Что дальше?

— Возник один вопрос, причем того сорта, которым, я полагаю, следует заняться Отряду особых заданий.

— Значит, ты так полагаешь. А что думает ее величество?

— Она об этом еще не знает. Посвящать ли ее — решать тебе после того, как ты услышишь то, что я собирался сказать.

— И это как-то связано с нападением на графа Сурке?

— Я расскажу тебе, а дальше сам рассудишь.

— Хорошо.

— У тебя есть отчеты по проведенному тобой расследованию?

Кааврен дернул головой.

— Вопрос, пожалуй, надо задать иначе: есть ли у ТЕБЯ отчеты по проведенному мной расследованию?

Пел хихикнул.

— Ты же знаешь, я порой слышу то, что другие говорят.

— И читаешь то, что другие пишут.

— Ладно тебе, это разве так плохо?

Кааврен покачал головой.

— Оставим это. Лучше скажи, что тебе показалось важным в этих отчетах.

— Я заметил то же, что и ты, друг мой.

— Ты про опросы, связанные с селом Бугор?

— Точно.

— Тогда мы действительно заметили одно и то же.

— Давай посмотрим. Будь любезен, прочитай соответствующий раздел.

— Хорошо, если хочешь.

Кааврен поднялся, открыл шкаф рядом со столом, и достал из него ящик, помеченный нынешним годом и словом «открытые». Там он отыскал толстый конверт, перетянутый белой резинкой, а порывшись в конверте, нашел искомую папку. Снова сел за стол, пролистал, и прочел вслух: