— Тем лучше, — решили они, — нам будет легче исполнить наше намерение.

А заключалось оно в том, чтобы взломать тюремные двери, забрать арестанта и повесить без всякой церемонии. Суд Линча произнес приговор, и они, его служители, явились для приведения его в исполнение.

Нарочно ли удалился тюремщик, чтобы предоставить им больше свободы, или, узнав об их прибытии, он оставил свой пост из страха?

Как бы то ни было, но ни он и никто другой не препятствовали их намерению. Никакая власть, даже власть шерифа и вооруженная сила, не могли бы остановить их.

Приговор Линча предписывал им отыскать Ричарда Дарка в тюрьме и повесить немедленно на первом столбе. С этим решением они ушли из домика вдовы Кленси и всю дорогу поддерживали его в себе восклицаниями гнева и мести.

Они выломали дверь и бросились в тюрьму в надежде захватить арестанта. Кое-кто остался у входа, чтобы помешать ему уйти в крайнем случае.

Когда ворвавшиеся выломали замок, вошли в камеру и когда зажгли огонь, то увидели, что камера пуста.

Приговор Линча не мог быть исполнен, потому что убийца Ричард Дарк ускользнул от яростного мщения.

Начиточезская гостиница, в которой остановился полковник Армстронг, конечно, была главная в городе. Неприличным считалось плантатору, хотя бы и разорившемуся, останавливаться во второстепенных гостиницах.

Она, между тем, была далеко не великолепна, и если бы сравнить ее с современными пышными гостиницами, то показалась бы хижиной. Однако она представляла удобство во многих отношениях. Чего недоставало ей во внутренней роскоши, в меблировке, то вознаграждалось наружными украшениями, принадлежащими не архитектуре, но растительности, которая окружала и украшала ее. Магнолия, туземное дерево, простирала свои широкие листья, подобные лавровым, над стенами, а чужеземная «гордость Китая» спорила с нею относительно цветов и аромата, лаская своими душистыми кистями зеленые решетчатые ставни, словно хотела своим нежным благовонием понравиться находившимся внутри комнаты.

В один тихий весенний вечер сестры Армстронг сидели на веранде гостиницы. Их можно было рассмотреть при лунном свете и видеть, что выражение их лиц было различно еще больше, чем цвет их волос. На румяном личике Джесси отражалось довольство жизнью, ее глаза сверкали радостью. Для нее в прошлом не было скорби, а будущем — страха. Вся ее жизнь заключалась в счастливом настоящем. В эту минуту она ожидала своего жениха, Луи. Он обещал прийти, и инстинкт любящей женщины подсказывал ей, что он сдержит слово.

Сестра представляла резкую противоположность. Воспоминания прошлого, настоящее, будущее, бледные щеки, начинавшие худеть, унылый взгляд, недавно еще сверкавший так величественно и повелительно, — все это отличало ее от Джесси.

Конечно, этому были причины: тяжелых неприятностей, перенесенных ею в короткое время, было вполне достаточно, чтобы сломить самую сильную натуру. Прибавьте к этому стыд за письмо, содержание которого вот-вот будет опубликовано в газетах.

Но больше всего ее мучила смерть Кленси и мысль о том, что она напрасно укоряла его.

— Развлекись, милая Елена, милая сестрица, — проговорила Джесси, — помни, что многие страдали подобно тебе.

— Нет, никогда никто так не страдал, а если страдал, то не утешался. Да и как можно утешиться? Женщины, как ты и я, Джесси, любят один только раз в жизни; если мы утрачиваем первую любовь, о второй не стоит думать. Я ее потеряла и поэтому не хочу больше жить.

— Нет, нет, не говори этого, ты мучишь меня, пожалуйста не говори. Время и новый образ жизни в Техасе все изменят. Ты утешишься, и, я уверена, — все пойдет хорошо; будут еще и у тебя радости впереди, Елена.

— У меня, о, никогда!

Холодный и решительный ответ этот произвел свое действие. Джесси не настаивала — она видела, что в ту минуту спорить с сестрой было бесполезно. Опыт подсказывал ей дождаться более благоприятного времени. Ожидая жениха, который мог прийти в каждую минуту, она по временам подходила к решетке веранды, чтобы взглянуть незаметно на улицу.

Джесси вглядывалась во всех проходивших под сводом китайских деревьев, стараясь увидеть того, кого ожидала.

В эту минуту показался мужчина, привлекший ее внимание. Он остановился перед гостиницей против веранды и смотрел сквозь решетку. Вид его был отвратителен, черты носили отпечаток скотских наклонностей. При свете лампы, висевшей у двери, он казался особенно зловещим.

Джесси узнала это лицо, и оно привело ее в трепет. Она возвратилась к сестре, сидевшей в тени.

— Что с тобою, Джесси? — спросила Елена при виде испуганной сестры. — Ты увидела что-то неприятное?

— О, сестрица, — отвечала Джесси, — это ужасный человек, верзила, у которого такие страшные черты лица. Я несколько раз встречала его, когда прогуливалась одна. Каждый раз, когда я его вижу, я дрожу, хотя и не могу сказать от чего.

— Он был с тобою невежлив?

— Скорее просто нахален. Он смотрел на меня как-то странно из-под своей шляпы с широкими полями, надвинутой на глаза, и какие глаза! Впалые и страшные, как у аллигатора. Я видела их при свете лампы, под которой он остановился. Я полагаю, что он еще не ушел.