Он произнес несколько слов вполголоса; одна из лошадей отделилась от других и позволила взять себя за холку. Эта лошадь принадлежала Кленси.

Юпитер нашел сбрую и оседлал лошадь.

Он осторожно отодвинул засовы и тихо вывел лошадь.

Никто ему не препятствовал, не слышно было ни малейшего шума, даже тогда, когда беглец с помощью ножа, захваченного тайком в одной палатке, отрезал веревку, которой была привязана собака Кленси к дереву. Собака, по-видимому, понимала, что необходимо было соблюдать крайнюю осторожность.

И пока пьяные разбойники храпели со всех сторон, мулат выехал из лагеря верхом на коне, с ружьем на плече и пистолетом за поясом. Собака бежала за лошадью.

Кленси по-прежнему стоял закопанный в землю по шею, невыносимо страдая душой и телом. Он едва мог втягивать воздух в легкие. Периодически он чувствовал приступы удушья, с которым не может сравниться никакое физическое страдание.

Койоты возвратились с воем и щелкали белыми, ужасными зубами.

О, как он желал бы в эту минуту иметь хоть одну руку свободной, а в этой руке оружие для того, чтобы лишить себя жизни.

Подобное существование хуже агонии — оно невыносимо. Он сожалел даже об уходе Дарка.

Лучше бы он остался и убил его, прекратив таким образом неописуемые мучения.

Он желал себе смерти.

Вероятно, его желание должно было скоро исполниться: волки находились рядом. В эту минуту они подошли ближе, чем когда-либо. Он видел их белые зубы и красные языки в футе от своего лица. Он чувствовал у себя на лбу их горячее, влажное дыхание. Каждый момент он ожидал их нападения. Закрыв глаза, он призывал смерть.

Но она не являлась, и он снова раскрыл глаза.

Вдруг он увидел, что волки удаляются с поджатыми хвостами.

Но они не спешили. То, что повлияло на эту перемену, казалось, не слишком их встревожило. Напротив, они уходили медленно, уступая почву вершок за вершком, с сожалением и недоверчиво.

Что же это могло значить?

Кленси искал объяснения на равнине, он смотрел вперед, направо и налево, насколько мог повернуть шею.

Но он ничего не видел, что могло бы объяснить перемену в поведении волков; причина должна была находиться сзади.

Он прислушивался, делал предположения.

Нельзя было сомневаться относительно того, что испугало волков снова: Ричард Дарк опомнился от страха, одумался, возвращается… Следующая за тем сцена будет последней — она завершит мщение.

Кленси был уверен, что это Дарк, и старался уловить стук копыт его лошади; но он слышал только шаги чьих-то легких лап, бежавших быстро по земле. Вскоре эти шаги послышались возле его головы и вдруг что-то теплое прикоснулось к его щеке.

Это был язык его собственной собаки.

— Слава Богу! — воскликнул Чарльз Кленси при виде верного друга.

Но радость эта длилась не более минуты. Что могла собака сделать для него? Ничего. Правда, она воспрепятствует койотам растерзать его, ну, и что же? Все равно он должен погибнуть?

Пока он рассуждал таким образом, верное животное продолжало лизать ему лоб с легким визгом.

— Откуда могла придти собака? Они ведь увели ее. Я видел ее привязанной к одному из седел. Убежала она, что ли, и пришла по следу? Или кто-нибудь идет за ней. Юпитер, например?

Он не слышал приближения ни лошади, ни человека на равнине. Первое предположение было вероятнее. Собака вырвалась и убежала к нему по собственному побуждению. Она была одна.

Кленси, снова впадая в отчаяние, посмотрел на животное, продолжавшее ласкаться к нему.

— Добрый Бра-Фор, — сказал он, — честная собака, ты пришла, чтобы видеть мою кончину. Ты не можешь спасти меня. Однако мне утешительно видеть тебя, как друга в смертный час. Ты будешь защищать меня до конца, да! Ты будешь держать этих ужасных животных на почтительном расстоянии. Ах, недолго тебе придется быть часовым. Я чувствую себя слабее с каждой минутой. Добрый Бра-Фор, побудь около меня. Ты можешь уйти, когда все будет кончено. Я ее не увижу никогда, но тебя может кто-нибудь найти… И она вознаградит тебя за твою верность, я знаю. Подойди ко мне, ложись здесь.

Но Бра-Фор не ложился. Вдруг он перестал ласкать голову своего господина и остановился в наступательной позе. Но намерение его было совершенно другое: животное подчинилось собачьему инстинкту, как называют это люди, хотя собака, если бы могла говорить, сказала бы им, что это не инстинкт, а мысль.

Она начала рыть землю вокруг шеи Кленси.

Сердце ее хозяина снова забилось надеждой; это был шанс освободиться из ужасной тюрьмы, о котором он и не мечтал.

Воодушевленный этою надеждой, Кленси ободрял животное словами, которые она очень хорошо понимала.