В девяностых Хехты получили дом в порядке денационализации. Они хотели продать наследство и уехать куда-нибудь, где купальный сезон длится дольше пяти дней в году. Но Ева — существо воздушное. У неё одни танцы в голове. Влюбилась в Яблокова, продавать имущество отказалась. Рассорилась с роднёй.

Про железного деда-мороза я услышал от тебя же, Мотя. В феврале ещё. Но катарсис случился только вчера. Удачные мысли всегда приходят сразу в несколько голов. Яблоков тоже сообразил, что за урод стоит под ёлкой. Нацепил маску Минотавра и вломился в дом. Поступок глупый, но в его духе. Решение пришло внезапно. Вдруг позвонила баба Лиза и попросила посидеть с ребёнком. Он сказал, что занят, сам напялил маску и явился. Рассчитывал, что подумают на какого-нибудь чужого психопата.

Мы с Василь Василичем прошли Задвинье, пересекли мост. Река ещё стояла, на льду грустили человечки с нано-удочками. Говорят, каждую весну с десяток рыбаков уносит в море. За ними потом гоняются на вертолётах. И каждый год война. Рыбаки отказываются бросать ящики и улов. А вертолётчики сундуки в кабину не берут. Только живых идиотов. Такая вот интересная жизнь у людей. Отсюда, с моста, и не скажешь. Сидят, безмятежные внешне. Через пару недель пригреет и начнутся настоящие забавы — катание на льдинах и эквилибристика на вертолётных стропах.

Впрочем, если смотреть снизу, два бредущих по мосту дядьки тоже не выглядят потенциальными убийцами Минотавра.

Лезть в окно Василь Василич отказался. Рассудил, только время зря потратим в коридорах. Надо идти в дверь. Встреча с охраной неизбежна. Мы пристроились в хвост грузной даме, хотели проскочить в кильватере, но она прошла мимо. Пришлось увлечённо изучать югендстиль. Ходили вдоль дома задрав головы, показывали руками на фасады. В проклятую дверь никто не входил. Дошли до конца улицы. Потом вернулись. К подъезду подкатило такси. Вышел длинный господин с портфелем, направился ко входу. Василь Василич подлетел к нему быстро и бесшумно, как поезд на магнитной подушке. Длинный гражданин не успел закрыть дверь. Василь Василич встал в проёме, улыбнулся, поздоровался, придвинулся так близко, что портфелю пришлось отступить. Василь Василич заговорил с ним о погоде, как со старым знакомым. Со стороны казалось, вошли два приятеля, весёлый и растерянный. Я пристроился третьим, стал поддакивать, заявил, что того и гляди распустится вишня, такая теплынь, удивительно. Долговязый сконфузился, он нас не помнил совершенно. Попрощался, мято улыбнулся и заспешил к лифту. А мы повернули направо, в кабинет Яблокова.

Выполз охранник, похожий на мастифа. Новое лицо. Ещё никем не битое. Поинтересовался, куда мы.

— Видите ли, любезнейший, — сказал Василь Василич и подошёл вплотную. Он едва доходил стражу до плеча и выглядел подслеповатым профессором филологии. Дальше я не понял. Василь Василич будто споткнулся и припал к здоровяку. Тот ахнул и осел. И лежал потом безмятежный. Ему стало безразлично, кто и куда. Ещё одна бедная жертва моей страсти. Мне было неловко перед этим мирным бугаём. Переступая через его тушу, я шепнул «Простите». Но вряд ли он меня услышал.

Василь Василич обернулся.

— Послушай, сейчас мы войдём, поговорим, заберём своё и смоемся. Никакого больше рукоприкладства. Я объясню, что урна не волшебная. А ты выскажешь свои медицинские переживания. Я заберу урну, ты возьмёшь номер её телефона. И всё. Держи себя в руках.

Мы вошли в просторный кабинет господина Яблокова. Видимо, он сам недавно вернулся. Морда Минотавра валялась тут же, в углу. Он не ждал погони. С пустого стола зло таращился тот самый дед-мороз. Правда, неприятная у него рожа. Даром что древний грек. Яблоков любовался страшилищем, развалясь в кресле. Недовольно взглянул на нас, вошедших без стука. Василь Василич его не заинтересовал, а на меня он поднял бровь.

— Снова ты?

Ответить остроумно я не успел. В комнату вбежал, мне показалось, целый эскадрон нукеров в чёрном. Кто-то принялся крутить мне руки, кто-то взялся за Василь Василича. Я кричал, что всем сейчас хана, такой я смертельный в гневе. Махал лапами, но вряд ли кого травмировал. И тут меня ткнули в печень. Пол повернулся, встал вертикально, окно переместилось на потолок. И свет погас.

Очнулся под грудой тел. Василь Василич обеспечил нам потрясающую викторию. Я растолкал поверженные туши, выбрался. За время моего отсутствия диспозиция изменилась. Художественно разбросанные по кабинету, там и сям дремали охранники. Яблоков так же смотрел из кресла, очень недовольный. Как сказал бы поэт Бродский, «… застыло всё… лишь мотылёк по комнате кружил…».

В дальнем углу ринга, как огромные жуки, топтались в клинче Василь Василич и Гагарин. По всему, наши проигрывали. Гагарин двигал локтями как машина для перемешивания теста. И лишь теснота объятий мешала ему выключить самого интересного психопата Рижской психоневрологической клиники. Василь Василич держался, но было видно, совсем скоро ему капут. И мне тоже.

Очень спокойно, будто всегда так делаю в чужих кабинетах, я поднялся. Взял деда-мороза, (Яблоков чего-то крякнул), подошёл и треснул Гагарина в бритое темя. И Челубей обмяк. Василь Василич аккуратно опустил противника, пощупал пульс.

— Ты осторожней, так можно и проломить. В смысле, урну. Череп-то у гада крепкий.

Василь Василич пощупал Гагаринский пульс.

— Теперь давай быстро, у нас пять минут, — деловито сообщил он. Я вручил Главный Приз Василь Василичу. Это его трофей. Сам повернулся к Яблокову. Он не пытался защищаться. Впрочем, вся моя злость через вражеский затылок ушла в пол. Я чувствовал только, что страшно от всего устал.

— Пять минут, — напомнил В. В.

— Послушай, денег у меня с собой нет, — сказал Яблоков с какой-то апатией. Как человек, измученный горластой роднёй.