Хорошо хоть, мы пришли в театр. С нами бедный зритель не грустит. Наш тихий шёпот заглушает оркестр, мы внезапно хохочем в трагическом месте, и другими разными способами развлекаем публику.

Например, Маша выждала паузу и спросила так, чтоб слышал и балкон.

— А перед нами сидит тётя, у неё губы силиконовые?

И партер обернулся поглядеть, из чего у тёти губы. Балкон тоже хотел бы увидеть, но побоялся упасть с верхотуры.

Раньше эта тётя хотела выделиться на фоне других. Она надела красивое серебряное платье. Или даже алюминиевое. Спереди вырез, на спине вырез — всюду вырезы. Хорошее, издалека различимое платье, сшитое из женских обещаний. Но девушка даже не мечтала о таком успехе, чтоб на неё таращились и балкон, и партер, и актёры со сцены. На несколько секунд она затмила собой спектакль. Она обернулась и посмотрела на нас с благодарностью. Ну, мы решили, это благодарность в её глазах. Пылает.

Потом маленькая Ляля вертелась, вертелась, нашла на стульях номера. У меня девятый, у Маши десятый, у Лялиного стула кто-то голодный откусил цифры.

Ляля расстроилась и сказала горестно и громко:

— Боже мой! Какое унижение! У меня стул без номера!

И опять все обернулись и посмотрели, сначала на Лялю, потом, уже по привычке, проверили не силиконовые ли губы у женщины с вырезами.

И вдруг на сцене выстрелила пушка. Ляле показалась, лично в неё. Ляля вскрикнула раненым поросёночком, и алюминиевая женщина устало заулыбалась зрителям — «Да, да, визжала тоже я, вот этими вот губами».

Все эти неловкости случились из-за нашего деда, он был шумным комбайнёром с громким голосом. Кто не знает, комбайн — машина по производству грохота. Дед единственный в деревне мог разговаривать сквозь звуки комбайна. Поэтому никто не хотел с ним кататься, из-за невозможности возразить в беседе. Дед был очень звонкий, и мы в него.

Только не думайте, будто мы дикие.

Как у всех людей, наш театр начинается с вешалки. И если в холле Национальной оперы дерутся вешалкой красивые девчонки, это мы, скорей всего. Пришли смотреть «Щелкунчика». Мы готовы за вешалку убить человека или даже плюнуть ему на платье.

В гардеробе полно других вешалок, но нам каждый раз дают ту единственную, за которую стоит задушить сестру. Я уже знаю, как всех помирить. Надо поднять клубок сцепившихся сестёр за вешалку и так держать. Враждебные силы повисят-повисят и отвалятся, они ж не летучие мыши, висеть часами.

После драки мы поправляем бантики и идём в буфет, за коньяком.

Без него провинциальный балет невыносим.

Одна девушка согласилась ехать в лес на мопеде. Ей хотелось чего-нибудь незабываемого. Она представила, как будет здорово втроём — её парень, она сама и их механический дружочек.

Дорога оказалась настоящей зимней сказкой, с ямами и корягами. Они скакали на мопеде, как на сказочном коне. Приблизительно в центре тайги мопед упал в сугроб и умер. Остались он, она, ночной лес и ехать не на чем. Всё как ей хотелось.

Влюблённые разыскали Полярную звезду и побрели от неё прочь, на Юг, где хотя бы теплее. В пути согревались петтингом сквозь шубу. Отличный метод, особенно, если у вас широкие взгляды на петтинг. Это гораздо современней, чем бегать вокруг ёлки.

Та девушка ужасно невнятная, плохой рассказчик. В самых волнующих местах говорит метафорами, всё повторяет: «Ну, вы понимаете». Поэтому никто не понял, сколько раз и под какими деревьями они обсуждали маршрут. А это самое интересное.

Под утро встретили военных моряков. Эти моряки украли в соседней деревне сундук, но устали его тащить сквозь зимний лес. Просили о помощи. И вот парень, девушка и моряки уже вместе волокут добычу к океану, потом куда-то спускаются, какой-то корабль, всё очень путано.

И первого января она проснулась в незнакомой подводной лодке, вся полная впечатлений. И теперь точно помнит, какой был тогда год, но путает север и юг, названия деревьев, модели субмарин, сколько раз и куда целовались. В её голове ужасная каша. При том, говорит, счастлива была совершенно.

У меня же наоборот. Отлично помню детали, но не даты. Например, очень давно, я знал так много стихов, что женщины охотно отмечали со мной Янов день, Пасху и другие праздники, чреватые растрёпанной поутру причёской.

И вот, однажды, ко мне на Новый год пришла девушка. Я раздобыл ёлку, шампанское, покрошил салат. Всё должно было выглядеть, будто у нас весёлый праздник, а не вечер безумного секса. Будто Бог придумал девчонок, чтоб смотреть с ними телевизор в напряжённом молчании.

Мы и, правда, смотрели, какое-то время.

И где-то между Леонтьевым и Пугачёвой я нарисовал пальцем на её колене кружок и посмотрел очень выразительно.

И в самую ответственную минуту, где-то между грудью и пряжкой на юбке, она вдруг выдаёт страшную тайну. Ей только что отрезали аппендицит. И врач запретил половые отношения от груди по февраль включительно.