Шрифт:
Среди девушек одна обращала внимание на себя. Она стояла впереди подружек, то расплетала, то заплетала перекинутую через плечо косу. Ясно, что волнуется больше всех. Может быть, это невеста джигита?
Вместе с группой врачей и сестер Мансур спустился вниз, велел открыть настежь двери. Теперь слышно стало, как задорно играет гармошка. На глазах у всех девушка с косой обняла парня, расцеловала, приникла головой к его груди, словно говоря: «Никому не отдам тебя».
Недавний больной благодарил Мансура Тагирова, его коллег:
— Спасибо всем! Век не забуду!
Вот молодежь с шумом и гамом вышла на улицу, уселась под звуки гармошки в автобус. Машина тронулась, из открытых окон замахали руками. Вот и скрылась за углом, машина. Оборвались звуки гармошки. Ребята уехали, чтобы заняться очередной стройкой. А врачи, сестры и санитарки разошлись по своим палатам, принялись за обычные хлопоты.
Через пятнадцать — двадцать минут Мансур уже стоял у операционного стола. Сегодня операции легкие. Еще не было и двенадцати, а он уже закончил работу. Позвонил в больницу Гульшагиде. Трубку взяла Диляфруз, торопливо проговорила:
— Гуля уже ушла домой! Сейчас и я пойду.
Коллеги молодого Тагирова, зная, какой нынче день у него, напоминали:
— Не задерживайтесь, Мансур Абузарович, собирайтесь поскорее.
Но тут зазвенел телефон. В трубке послышался взволнованный голос Самуила Абрамовича:
— Мансур Абузарович, вы еще не ушли?.. Пожалуйста, никуда не отлучайтесь. И пусть все будут на местах. На железнодорожной станции большая авария. Через несколько минут начнут привозить пострадавших… К нам выехал министр… Все на свои места! Подготовить операционный блок!
Мансур так и застыл с трубкой в руке. Авария на железной дороге — это как на войне. Никто заранее не знает, какие будут операции, сколько их предстоит сделать, сколько потребуется времени.
— Товарищи! Немедленно приготовьте операционный блок и все необходимое!..
Он быстро набрал помер больницы Гульшагиды, спросил Диляфруз. Ему ответили — она только что ушла. Позвонил домой — никто не подошел к телефону. А в клинике уже началась суета: машины с красным крестом одна за другой въезжали в ворота.
Надев халат, Мансур побежал в операционную.
— Я сам позвоню домой к вам, извинюсь перед Гульшагидой Бадриевной! — сказал попавшийся навстречу Самуил Абрамович. — Не теряйте ни минуты!
Мансур вырвал листок из блокнота, набросал несколько слов.
— Вот домашний адрес Гульшагиды и коротенькая записка ей. Очень прошу, пошлите с кем-нибудь!
Самуил Абрамович сунул записку в карман и убежал вниз, в приемную.
Катастрофа была серьезной, пострадавших много. Мансур, как и другие хирурги, работал, не поднимая головы. Одного пострадавшего уносили со стола и тут же клали второго, третьего. У многих тяжкие повреждения.
Когда Тагиров вышел из операционной, уже стемнело. Он встретил Самуила Абрамовича, спросил:
— Отослали мою записку?
Самуил Абрамович растерянно сунул руку в карман халата и… вынул записку. Мансур побледнел.
— Что же вы… — только смог выговорить он.
— Извините… Замотался… Ведь такое столпотворение было… — оправдывался заведующий отделением.
Мансур сбросил халат, побежал вниз. Посредине лестницы стояли Гульшагида и Диляфруз.
— Прости… простите… — бормотал Мансур, бросившись к ним.
— Ничего, я все знаю… Ты не беспокойся… Ведь завтра весь день наш, — измученным голосом сказала Гульшагида и провела рукой по его волосам. — Ты очень устал? Пойдем, дома тоже знают.
Свадьбу собирались провести без особого шума, скромно, но когда начали составлять список приглашенных, ясно стало, что наберется человек пятьдесят.
— Ты, свет мой Гульшагида, — уже не первый раз напоминала Мадина-ханум, — никого из своих не забывай. Хоть из города, хоть из деревни — всех зови.
Гульшагиде почти некого звать из деревни. Ну, Сахипджамал, потом Бибисара и Аглетдин-абай… Да еще два-три человека больничных коллег, если они будут свободны от дежурства.
Посоветовалась с Мансуром. Потом позвонила в Акъяр, вызвала к телефону Бибисару передала ей, кого следует пригласить.
Теперь самые большие заботы — приготовление угощений да убранство свадебного зала. Старые, тяжелые, потемневшие от времени люстры заменены новыми, более легкими. На книжные шкафы поставлены вазы с цветами. Повешены нарядные гардины и занавески.