Но после этого случая молодой врач уже никогда не ездил по вызовам ни на тройке, ни на паре. Обычно он просил запрячь для него обычную крестьянскую лошадку. Сменил и лихого кучера. Ему порекомендовали тихого, непьющего крестьянина по имени Валиулла. В продолжение двух лет он на своем гнедке возил доктора из деревни в деревню. Они не скакали сломя голову, но никогда и не опаздывали к больному. Доктор и кучер привязались друг к другу, Валиулла был сильным, широкоплечим мужчиной, способным ударом кулака свалить с ног лошадь, но сердце у него было кроткое. В дороге он любил вполголоса напевать одну и ту же песню — «Ашказар».

— В ушах у меня до сих пор звучит этот задушевный напев… — Абузар Гиреевич вдруг затянул негромко:

Добрая слава о молодом враче быстро распространилась по округе. Татары, башкиры, русские, марийцы, удмурты, чуваши — все шли к нему. Проснется утром — а вокруг больницы, как на базаре, полно телег, лошадей. Вот один башкир привез жену и, должно быть, думая, что доктор разговаривает только по-русски, старается объяснить русскими словами:

— Моя баба много лет стал завсим бальной…

Однажды во время приема в кабинет к Тагирову ворвался запыхавшийся юноша-башкир в войлочной шляпе, с кнутом в руке.

— Атай [9] помирать собрался, вот письмо прислал, — торопливо говорил он, протягивая лист бумаги.

Абузар Гиреевич развернул, а на бумаге ни одной буквы не написано, совершенно чистый лист. Должно быть, больной решил, что даже чистый лист бумаги явится убедительным свидетельством тяжелой болезни. Тагиров, закончив прием, велел Валиулле запрячь лошадь и тронулся в путь.

— Совершенно чистый лист бумаги и — взволнованный юноша-башкир с кнутом в руке… Это не скоро забывается! — не раз повторил в своем рассказе Абузар Гиреевич.

Прошлое похоже на ночное небо. Оно, как звездами, заполнено бесчисленными воспоминаниями — одни ярче, другие бледнее. Мне казалось, что Абузар Гиреевич лежит, глядя в это таинственное звездное небо, и останавливает взгляд то на одной, то на другой звезде.

В те времена в деревнях довольно часто вспыхивала холера. Врачей не хватало. Да и вообще в этих случаях темный народ не доверял врачам. Холеру считали карой, ниспосланной богом за какие-то тяжкие грехи людей. Так поучали муллы, ишаны, попы, призывая положиться на божью волю, чтобы не накликать более жестокую беду.

Как-то Абузар Тагиров поехал в одну из таких деревень, чтобы проверить, достаточно ли энергичные дезинфекционные меры принял местный фельдшер. Доктор вошел в крайнюю избу. Вдруг, почуяв что-то недоброе, мгновенно обернулся. Смотрит, — а у порога, подняв топор, стоит старик с широкой, как лопата, бородой, глаза вылезли из орбит, лицо перекошено злобой.

«Что вы делаете!» — успел крикнуть Абузар Гиреевич, и топор выпал из рук старика.

— Если б я опоздал хоть на секунду, он проломил бы мне череп! — тяжело вздохнув, вспоминает Абузар Гиреевич. И по привычке повторяет, желая подчеркнуть необычность случая: — Бородатый старик с топором в руке… Это не забывается!..

…Но вот истекли два года. Абузар Тагиров помнит о слове, данном своему учителю Казем-беку. Надо ехать в Казань. Его коллеги — земские врачи — не одобряют этого намерения. Ярый приверженец Пирогова, Станкевич укоризненно сказал:

— Мы надеялись, что вы станете народным врачом. А вы едете лечить казанских богачей. Неужели забота о своем кошельке одержала верх?

— Нет, я и в Казани буду лечить трудовой народ, — твердо ответил Абузар Гиреевич, не обижаясь на упрек, высказанный в столь резкой форме.

Валиулла отвез его на станцию. При расставании этот широкоплечий, сильный мужчина расплакался.

— Зачем ты нас покидаешь? — говорил он Абузару Гиреевичу. — Может, не угодили чем тебе или не по сердцу пришлись?

Валиулла, с кнутом под мышкой, долго стоял возле подводы печальный, как большой осиротевший ребенок: он не мог и не хотел понять доводов Абузара Гиреевича, который говорил, что ему необходимо учиться дальше: чем больше он получит знаний, тем лучше будет лечить людей. Валиулла твердил свое: «Ты прочел столько книг, неужто все мало?»

В последнюю минуту у Абузара Гиреевича тоже навернулись слезы на глаза. Из окна вагона он махал рукой Валиулле, пока за поворотом не скрылась станция.

В Казани Абузар Гиреевич в назначенный день и час явился в клинику Казем-бека. Но в душе он сомневался. Ему казалось, что профессор и сам позабыл о слове, взятом со студента Тагирова. Но Казем-бек встретил его на пороге кабинета, держа часы в руках, и, прежде чем поздороваться с Абузаром Тагировым, проговорил с упреком:

— Уважаемый коллега, вы явились с опозданием на пятнадцать минут. А потом— как вы одеты?! — Абузар Гиреевич ради торжественного случая принарядился. — Ведь вы не щеголь, а врач. Наденьте сейчас же халат! Больные не должны видеть вас в этом, простите, легкомысленном костюме. Они могут подумать, что в клинику явился пустозвон какой-нибудь… — Сделав это внушение, он закончил: — Итак, идите, больные ждут вас. Прошу в следующий раз быть более аккуратным…