На следующей неделе большая передовица появилась в газете «Борьба», органе левых сил, которую никто не мог заподозрить в симпатиях к правительству, но которая не могла упустить такого прекрасного случая, чтобы не обрушиться на американскую систему. Журналист писал, что он не собирается защищать французскую полицию, которая в состоянии сама постоять за себя, но его удивляет, что полицию Франции поучают из страны, в которой (что ни для кого не секрет) три четверти полицейских служат политиканам и, более того, являются сообщниками преступного мира, а одна четверть, составляющая знаменитое ФБР, является неистощимым источником, поставляющим героев для телефельетонов, вызывающих восхищение масс своей неспособностью заставить соблюдать федеральные законы. Дальше следовал краткий анализ расовой проблемы.

Ответом «Борьбе» была статья, напечатанная в специальном воскресном номере «Филадельфия обсервер», вышедшем на ста семидесяти четырех страницах. В статье были перечислены все совершенные во Франции преступления за последние два года, оставшиеся нераскрытыми. (Убийство в Везуле, в Венсенском лесу, в Нейи, в Экс-ле-Бене, в Рамбуйе и пр.) Речь шла в общей сложности о девятнадцати нераскрытых преступлениях. В качестве оружия «Филадельфия обсервер» выбрала не иронию, а статистику. Одно нераскрытое преступление каждый месяц: такого печального счета не знала (насколько было известно журналисту) ни одна страна в мире ни в одну историческую эпоху. С учетом изложенных фактов и обстоятельств правомерен вопрос: есть ли вообще какой-нибудь шанс, что убийца Кандис Страсберг предстанет однажды перед французским судом, чтобы ответить за свое злодейское преступление?

Шел октябрь, и в соответствии с информацией, содержащейся в тридцать одном анонимном письме, полученном жандармерией после опубликования портрета-робота, было проверено семнадцать версий, не давших положительного результата. Тещи обвиняли зятьев, супруги — мужей. Иногда целые деревни обрушивались на одного несчастного. Писали из зависти, из ревности, из мести и из корысти.

Судья Суффри передал в Италию поручение римской квестуре о допросе свидетеля Кристиана Сольнеса по делу об убийстве в Адской долине. В Париже Лоран Киршнер пытался использовать свои связи, чтобы сведения, которые он по капле выдавал комиссару Бретонне, не просочились в прессу. В Марселе 3-я уголовная бригада осуществляла десант в гущу воровской среды, преследуя цель добраться до убийц Марчелло Анжиотти. Аджюдан Дюшмен шел по следу Кандис Страсберг в Гавре и Руане. Утром 11 июля супружеская пара, познакомившаяся с Кандис на борту парохода (нью-йоркский художник и его жена), предложили ей отправиться вместе до Руана в взятой напрокат машине. Трио великолепно пообедало в ресторане «Куронн». В Эксе комиссар Лавернь заканчивал составление карты маршрута девушки по Нижнему Провансу в течение недели, предшествовавшей ее смерти, и эта его работа, а также информация, полученная от персонала меблированных комнат, дали неожиданный толчок следствию.

В соответствии с полученным из Рима рапортом Кристиан Сольнес видел Страсберг в последний раз в Сен-Тропезе 1 августа.

— Третьего августа я давал концерт в казино «Соссе-ле-Пен», — заявил Кристиан. — Пятого я отправился в Бокэр на местный праздник. Следующий концерт был седьмого августа в Кассисе. С восьмого по семнадцатое еще четыре концерта на побережье. Мы расстались добрыми друзьями. Она сказала мне, что продолжит путешествие.

Со 2 по 7 августа след Кандис полностью обрывался. Ее пребывание не было зафиксировано ни в одном отеле или кемпинге. Но 7-го вечером она появилась на туристской базе «Армельер» в Камарге и провела там два дня. Днем она отправлялась на ранчо «Турьер» и занималась там верховой ездой на лошадях. 9 августа ее след снова обрывается.

11 августа она провела ночь на туристской базе в Маноске, в 137 километрах от Камарги. 13 августа в десять часов утра она купила в газетном киоске на вокзале де Горда газету на английском языке. Владелица киоска сначала указала дату 12августа, но позднее она вспомнила, что это было 13 августа, так как в этот день ее знакомый встречал тестя из Тулона, приехавшего к нему на каникулы.

13 августа след Кандис снова обрывался. Все заставляло думать, что она села в марсельский поезд (кассир на восемьдесят процентов был уверен в том, что продал ей билет именно на этот поезд, прибывающий в Марсель в 17 часов 25 минут). Больше ее никто не видел вплоть до 17 августа, когда ее труп был обнаружен Клодом и Николь Лаплас в Адской долине.

Вечером 13 августа, когда Кандис должна была прибыть в Марсель, Бернар Вокье заполнял регистрационную карточку в отеле «Бово», расположенном на углу магистралей Сен-Ферреоль и Канебьер, в двадцати метрах от того места, где шестнадцать дней спустя будет убит Марчелло Анжиотти.

17 октября судья Суффри вызвал Бернара Вокье в свой кабинет. По случайному совпадению следствие снова занимало в этот день первые страницы газет, но совершенно по иной причине: пресса сообщала о прибытии в Орли некоего Лилиана Дорта, специального корреспондента журнала «Лайф». Дорт, как сообщалось, был известным американским писателем, автором многочисленных романов детективного жанра. В то время как он устраивался в отеле «Георг V», весь Париж широко комментировал его прибытие: одни с раздражением, другие с иронией, но все с большим интересом. То обстоятельство, что американский журналист будет вести следствие частным порядком за счет многотиражного журнала параллельно с французской полицией, вызывало недоуменные насмешки, но будоражило умы. Публика с неослабевающим интересом начала следить за тем, что один хроникер из «Авроры» назвал «интернациональной спортивной встречей». Его юмористическая статья заканчивалась призывом: «Вперед, Франция!»

Приезд американского писателя, однако, не произвел особого впечатления на судью Суффри, который, сидя в кабинете в Тарасконе в ожидании прибытия Бернара Вокье, составлял своим четким почерком докладную записку о деле на его нынешней стадии (для личного пользования).

Лилиану Дорту было сорок три года. Он был невысокого роста (173 сантиметра) и плотного телосложения. У него были светло-голубые глаза, доставшиеся ему в наследство от ирландских предков по материнской линии. От своего отца, израильского портного в Бруклине, он унаследовал курчавую шевелюру, низкий лоб и железное здоровье.

Весь его облик производил впечатление «надежности». Он не любил сидеть и разговаривал почти всегда стоя, немного расставив ноги и опираясь на пятки. Говорил он, как бы выстреливая словами в собеседника, но при этом педантично следя за артикуляцией, особенно когда говорил по-французски. Французским он владел свободно, выучив его в университете, а затем отшлифовав во время многочисленных посещений Франции, страны, которой он отдавал предпочтение.

Испробовав много профессий (страхового агента, посредника по продаже подержанных автомобилей и даже танцора), Дорт начал свою литературную карьеру в качестве хроникера в одной еженедельной газете на западном побережье. В двадцать восемь лет он обратил на себя внимание серьезных критиков, и одна из его повестей была отмечена премией О'Генри, но широкой публике он оставался неизвестен. Надо сказать, что Дорта мало волновала литературная слава, а столкновение с комиссией Мак-Карти в 1953 году окончательно убедило его (унижение и расчет сыграли в этом решении равнозначную роль) в правильности своего выбора. Он посвятил себя «криминальной истории» и любил повторять, что только недалекие люди могут относиться с пренебрежением к детективному жанру, который зачастую не уступает другим по художественной ценности.