— И темно сейчас.

— Да увидим!

— Если будет что видеть — увидим, — наслаждался Олег.

Загоняют, подумал Коля и про себя усмехнулся: как зверя обложили. Хлебом не корми, дай поглядеть на чужой позор.

Он помолчал, уже без всякой мысли, просто вслушиваясь в себя. Вокруг продолжали галдеть, но это пролетало мимо. Потом он хрипло проговорил.

— Ладно. Тогда тихо. Совсем тихо. Должен сосредоточиться.

— А как же, — сказал Олег.

Лохматая резко бросила:

— Сделай милость, помолчи!

Коля встал с лавки, подошел к костру и, согнувшись, осмотрел землю под ногами. Выбрал место почище и поровней. Затем достал из кармана коробок, вынул одну спичку.

Кто-то из ребят посветил фонариком.

— Не надо, — сказал Коля, и фонарик погас. Встав на колени, он положил коробок на землю, сверху — спичку.

— Значит, так, — пробормотал он и, убрав руки за спину, наклонился над коробком…

Минуты три спустя он встал, сунул коробок в карман, отер пот с лица и вновь услышал, как потрескивает костер. Стали долетать слова:

— Да…

— Слыхал, но чтобы своими глазами…

— А писали — противоречит физике…

Олег взял его за рукав:

— Стоп! Как вы это делаете?

Коля молчал, приходя в себя.

— Правда — как?

Он не ответил — развел руками.

Павлик глядел вокруг, блестящими глазами:

— Здорово, а? Здорово, правда? Его взгляд остановился на Викентьеве, и тот лениво проговорил:

— Такие эксперименты лучше ставить без меня.

— Почему? — не понял белесый.

— Зрение хорошее.

— Ну и что?

— Жаль разочаровывать компанию, — сказал Викентьев и, повернувшись к Коле, добродушно спросил: — Нитку выбросили? Или съели?

Коля не ответил.

— Какую нитку? — спросил белесый, и голосок его подрагивал, как бы в предчувствии беды.

— Которая в зубах была. Тоненькая черная ниточка. Днем видна, а в сумерках ее как бы и нет.

— Фокус? — разочарованно спросила лохматая.

Павлик жалобно посмотрел на Колю:

— Правда, нитка была?

— Ну, раз товарищ с его-то зрением… — сказал Коля. Ему было все равно — скука и опустошенность.

— Не было? — с надеждой вскинулся паренек.

— А ты ее видел?

— Я? Нет.

— Ну, вот и соображай.

Коля опустился на лавку, закурил. Павлик подчеркнуто сел рядом, плечо к плечу. Хороший малый, подумал Коля, и как жить будет? Он пожалел белесого, но одернул себя. Что толку? Как получится, так и будет жить. Глупое дело — жалеть. На всех жалости не хватит, на себя бы хватило.

Олег восхищенно сказал Викентьеву:

— И как вы ее в такой темноте углядели!

Коля автоматически уловил интонацию и так же автоматически понял, что этот самолюбивый парень весь вечер хотел польстить начальнику, но так, чтобы достоинство не страдало. Вот и удалось. И слава богу. Викентьев ответил:

— А я не углядел. Я просто знал, что она должна быть. Нитка, а еще лучше — волосок. К спичке приклеивается.

Коля докурил, вялым движением швырнул окурок в угли и встал. Павлик тоже вскочил.

— Да, — сказал Олег без злорадства, просто констатируя факт, — факир был пьян, и фокус не удался.

— Оставь человека в покое! — с досадой попросила Даша и грустно усмехнулась. — Так хотелось поверить… Ну что ж, мальчики, гасите костер.

Коля перебросил рюкзачок через плечо и пошел от костра в сторону домов. Сразу же его догнал Павлик и, тронув за рукав, сказал:

— Вы ведь к нам, да?

— А не затрудню?

Его не слишком тянуло пользоваться этим гостеприимством. Не злился и не стеснялся, а просто компания не задалась. Бывает так. Можно, конечно, поусердствовать, повернуть колесо. Только стоит ли? Компаний много — не та, так эта.

— Нас в комнате двое, — сказал Павлик, — я да Жорка. А койки три.

— Ну, гляди.

В общем-то все равно. Без разницы.

— Помочь? — спросил Павлик и протянул руку к рюкзачку.

— Я не инвалид, — отказался Коля.

— Здесь тропка, — сказал Павлик и пошел быстро вперед.

Но тут сзади окликнули:

— Эй!

Коля обернулся. Их догоняла Раиса. Он молча ждал.

— Постой! — сказала она.

— Стою.

— Угадай-ка мне судьбу.

Коле фраза не понравилась, а еще больше не понравился тон — уверенный, почти приказный. Видно, к отказам не привыкла. За последние годы Коля приспособился ко многому, в том числе и к приказному тону. Но любить его так и не стал.

— Зачем тебе? — спросил он не сразу, лениво и пренебрежительно, своей интонацией кроя ее тон.