Я сижу наверху, вниз гляну, аж сердце останавливается. Нет, думаю, не слезть мне с такой высоты. И так себя жалко стало. Приехал, как человек, отдохнуть на природе, на солнышке позагорать, и на тебе, что вышло. Буду сидеть здесь, как ворон на березе, только слететь не смогу. А там сад, деревья, травинки, пруд, опять таки. Неужели так здесь и проведу весь свой отдых – И заныл, жалостливо так заныл – До моей все-таки дошло, что не дурью я маюсь, а все гораздо серьезнее. Посмотрела она на меня, подошла, погладила, попыталась меня уговорить. Пойдем, говорит, Ричи, попробуем спуститься.

Я ей:

– Ага, сейчас, как навернусь – Потом точно не соберешь – А она, не долго думая, подхватила меня под лапоньки и потащила вниз – Я как заору:

– Отпусти! Отпусти! Разобьюсь, слышишь?!

Посмотрел я вниз, сердце аж зашлось. Высотища страшенная, ступеньки тоненькие, дырки огромные. Лапа провалиться, поминай, как звали.

Начал я вырываться, царапаться, орать, словно резанный. Поняла мамка, что так просто меня не стащишь. Отпустила.

Стою, отдуваюсь, в себя потихоньку прихожу. А она посмотрела на дядю Славу и говорит:

– Помогай.

Что я только не делал, как не вырывался. Схватили они меня и спереди, и сзади, подняли и понесли. Я глаза закрыл, думаю, пришла пора прощаться с жизнью, сейчас уронят – И вдруг, чувствую, стою на полу, внизу, жив и здоров. Лапа трясутся, сердце стучит, – врагу такого не пожелаешь. В общем, выжил.

Минут пять в себя приходил, пришел, наконец. Мамка подошла погладила, приласкала.

– Бедненький ты мой, – говорит, – Перепугался вконец. Не лазай больше туда, второй раз снимать не будем.

Что я глупый – второй раз на такую муку идти? Никаким калачом меня туда не заманишь.

Хватит мне места на первом этаже.

Очухался я маленечко, и пошли мы гулять, к дальнему пруду.

Хорошо там – неземно. Чисто, травка кругом, уточки плавают, с нами заигрывают. Паша подошел ко мне и говорит:

– Хорошо, что ты сам вниз не пошел, ты вон какой огромный. Мало ли что могло бы случиться, мог и ступеньку сломать. Чини потом дом.

Ну, думаю, куркуль ты, Пашка. Нет, чтобы меня пожалеть, я чуть голову не сложил на той высоте, а тебе эту поганую лестницу жалко. Посмотрел на него, а он глаза щурит, улыбку прячет. Разозлился я тут вконец. Ну, думаю, сейчас я тебе устрою – Как схвачу за толстый загривок, как кину на ту высоту, с которой сам спустился. А он, как захохочет и вприпрыжку от меня. Я за ним. Он к пруду и как со всей дури с мосточка сиганет – Раз и с головой под воду. Я перепугался, сразу за ним. Спасать парня надо. А он из-под воды вынырнул, морда довольная, хохочет во весь рот.

– Что – кричит, – Перепугался?

В общем гуляли мы еще часа два. На природе позабыл я про лестницу, про Пашкины подковырки. Ходил себе, птичек слушал, травку нюхал, на бабочек любовался. Красотища – неописуемая – У Пашки все просто, нет в нем глубины – Он, как птичку увидит, сразу вприпрыжку за ней бежать. Нет, чтобы остановиться поговорить, сказать ей пару добрых слов. Ласка ведь и мухе приятна. Хорошо, хоть мамка все понимает, я ей бабочку покажу, она улыбнется, меня похвалит и с бабочкой поздоровается. Они что люди, – красивые.

Вечером поужинали мы поплотнее и спать улеглись. Вдруг слышу шорох какой-то и слабенькое такое мяу – Вскочил, думаю, точно что-то случилось. Наверняка котенок с той лестницы упал, разбился насмерть. Выскочил в коридор, стою, слушаю.

Где-то за перегородкой шорох, скребется кто-то и тихонечко так мяукает, словно с жизнью прощается. Ну, уж думаю, нет. Так просто крохе пропасть не дам. Стал я дом обходить, подходы искать. Вынюхиваю, а сам думаю, тоже мне мать – Нагуляла деточек и никакого призору. Сама где-то шляется, с котами заигрывает, а детки малые все глазки проплакали, мать дожидаясь. Один вон вообще в беду угодил. Спасти бы его теперь – Нюхал – Нюхал – Слава богу! Нанюхал. Если вот эту досочку оторвать, то точно щель будет.

Если не совсем глупый, то вылезет, а если не вылезет, то мать появиться, обязательно вытащит. Вцепился зубами покрепче в ту доску, как дерну изо всех сил. Она и поддалась потихоньку. Вырвал я ее, – с потрохами вырвал.

Отошел в сторону, стою, смотрю, что будет. Вдруг, откуда не возьмись дядя Слава. Он как увидел мою работу, раскричался.

– Ты что, – говорит, – Такой, сякой, творишь?

Я ему в ответ: – Там котенок!

А он меня и слушать не желает. Разорался вконец.

– Обои оборвал, доски поломал! Убью, – говорит, – Оболтус.

Я похолодел от страха. Ну, думаю, сейчас достанется. Слава богу, мамка откуда-то появилась.

Увидела она разорение, сразу поняла, что не мог я просто так стену разобрать. И в это время, как котенок замяукает. Дядя Слава от неожиданности аж своим криком подавился. Тут уже и Танюшка, и тетя Галя, и Пашка прибежали. Стоят, вслушиваются, решают, что делать. Про меня, про доску, про обои, конечно, сразу забыли. Ну, думаю, ладно, забыли и забыли, а то убивать собрались, словно я зверь какой-то. А, как похвалить, сказать, что я всех в доме на ноги поднял, котенка спасать, так нет же. Ох – и нелегко быть героем.