Вы спросите, можно ли нынче всякому гулять по дворцу? Можно и, думаю, полезно. Это музей, и, как считают парижане, «самый парижский» из музеев. Город купил дворец еще в 1860 году, архитектор Пармантье его слегка подреставрировал, и уже в 1880 году музей открыл двери для посетителей – музей Парижа в самом сердце Маре. Недавно музей снова на несколько лет закрывали на реставрацию. За эти годы Карнавале обставили великолепной мебелью из других дворцов, восстановили интерьер, украсили стены росписями в стиле XVIII века… Прорубая некогда широкие бульвары в теле старинного Парижа, барон Осман снес несколько дворцов вроде отелей Флерюс, Бретей. Однако он позаботился о том, чтобы сохранить мебель, резную отделку, лепнину из этих дворцов, и он уже тогда думал при этом о Карнавале.

Шестьдесят недавно отреставрированных комнат, залов и салонов Карнавале переносят нас в XVI11 век. Тем, кого поражают эти яркие, густые краски, цвет стен – желтых, лиловых, синих, розовых, реставратор мадам Анн Форе Карлье объясняет, что, вопреки распространенному мнению, натуральные цвета были вовсе не в моде в том веке и в ходу была фраза: «Весь Париж цвета синего, розового, лилового»…

Послушаешь мадам Карлье, постоишь у окна над пустынным двориком – и невольно вспомнишь строки земляка-поэта: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Время-то остановилось, замерло…

Описанию залов музея, перечню экспонатов, картин, афиш, предметов обихода из старинной парижской жизни, размещенных в его зданиях, посвящены статьи, каталоги, книги – не мне с ними тягаться. Расскажу кратенько лишь об одной исторической выставке в стенах Музея Карнавале, которую мне довелось недавно посетить. Это была выставка «Русские во Франции в XIX веке». Век, как известно, начался кровопролитными наполеоновскими войнами. А потом, разбив «узурпатора» Буонапарте, русские и их союзники, то есть заклятые враги французов, вошли в Париж. Декларации русского императора - я дотошно их изучал на стенах Карнавале – обещали измученной Франции разумное правительство, которое гарантирует ей мир. Совместная декларация союзников заявляла, что кровопролитий больше не будет. Отставной драгунский капитан, француз месье Вильер, посвятил тогда нехитрые стихи императору Александру I:

Это скромное жилище (дворец Карнавале) снимала для себя и своей семьи прелестная маркиза де Севинье. Здесь она написала многие из писем, которые прославили ее имя и посмертно возвели ее в ранг великой писательницы. Бронзовая статуя Людовика XIV (работы Куазевокса, 1687 г.) была перенесена в парадный дворик дворца из двора парижской мэрии.

И вот гравюры того времени – на стенах, бесчисленные французские гравюры… На них – казачий бивак на Елисейских полях, казаки в кабаках, которым они оставят на память лихое словечко «быстро» – французу иначе как «бистро» его не выговорить. И вот уже слезы прощания, прощаются парижские дамы с офицерами, так и звучит опять в ушах прекрасное окуджавское: «А молодой гусар, в Амалию влюбленный, он перед ней стоит, коленопреклоненный…» А потом пришли парижская русомания и мода на шаровары и аттракцион «русские горки» в Париже, позднее – богатые русские в Париже: их любимые сады и рестораны, круг великих французских друзей великого Тургенева… А дальше на стенах – картины из Москвы и из здешнего Музея д'Орсэ: репинская «Дорога на Монмартр», Перов, Мария Башкирцева, Леон Пастернак. Тихое церковное пение слышно в комнатке, где на стенах фотографии русского кафедрального собора на рю Дарю… И вдруг неотвязная мысль: не все одно только плохое принесло наше время – ведь после долгого, более полувека с лишним, перерыва русские-то нынче снова в Париже! Вот и сейчас в старом добром отеле Карнавале то и дело слышна русская речь.

Жаль, милой хозяйки дома нет с нами… Совсем недавно близ замка Гриньян, что на Дроме, проходил «Праздник письма». Актеры читали на нем знаменитые письма, букинисты продавали книги – на столиках лежали перья, чернила, конверты, воск и печати: садись, пиши письмо. Праздник был приурочен к трехсотлетию со дня смерти маркизы де Севинье, похороненной тут же, в Гриньяне, близ замка дочери, и смысл его ясен: жаль будет, если люди разучатся писать письма. Сам министр культуры Франции посетил этот деревенский праздник и даже выступил там с небольшой речью. Он говорил об этой чаровнице стиля маркизе де Севинье. Если б маркиза услышала, наверное, ей бы эта речь понравилась. Но, как знать, может, она и слышала?..

В квартале Маре, на славной площади Вогезов провел в молодости несколько счастливых лет, познал первый успех и радости любви всемирно известный и очень талантливый бельгиец, писатель Жорж Сименон. Он творил в столь любимом читающей публикой жанре детективного романа, и его герой, симпатичный комиссар Мегрэ, превзошел своей мировой славой нашего вполне симпатичного майора Пронина с Петровки, 38. Трудно, оказавшись в Париже, не поддаться искушению погулять по парижским следам легендарного Мегрэ и его столь же легендарного создателя Жоржа Сименона. Прогулка эта представляет интерес не только потому, что инспектор и его творец вдоль и поперек исходили Париж, но и потому, что в Париже прошла и самая, вероятно, важная для его становления как писателя часть жизни молодого бельгийца. Добрых два десятка лет провинциал-бельгиец бурно обживал и познавал французскую столицу, успев стать (как это часто бывает с недавними провинциалами) истинным парижанином, которого знал «весь Париж». Прогулка же в обществе прославленного детектива Мегрэ настроит и нас с вами на исследовательский или хотя бы на следовательский лад, так что, может, и нам удастся раскрыть какие-нибудь тайны. Скажем, тайны Парижа, или тайны Мегрэ, или тайны самого Сименона, который последние полтора десятилетия своей совершенно фантастической жизни занят был созданием биографического мифа о Сименоне, диктуя собственные мемуары на магнитофон, записывая их четким и мелким почерком или бесконечно рассказывая историю своей жизни корреспондентам. При этом, как всякий писатель, еще при жизни достигший богатства и славы, он творил для себя новый «имидж», тасуя полузабытые истории, не в силах отделаться от обретенного за трудовую жизнь литературного навыка, иными словами, сочиняя новый роман – роман о своей жизни. Ну а читатель, особенно поклонник детективных романов, он ведь хочет докопаться до истины, хотя бы и горькой, хочет знать, что же все-таки было на самом деле. В результате обычно случается то, чего так боится писатель-мифотворец: по следам писателя (уже вскоре после его смерти) устремляется биограф, который извлекает на свет Божий документы, устные свидетельства близких, неуютные факты. Увы, так случилось и с Сименоном… Впрочем, не будем медлить. Нас ждет сименоновский Париж, и вот уже попыхивают две трубки и солидные фигуры наших спутников, инспектора Жюля Мегрэ и писателя Жоржа Сименона, маячат за углом парижской улицы. Что ж, в дорогу…

Как и для тысяч тогдашних приезжих, Париж для Жоржа Сименона начинался на Северном вокзале, на Гар дю Нор, под великолепным стеклянным навесом архитектора Хитгорфа, приведшим некогда в восторг заказчика – самого императора Наполеона III. Впрочем, ошарашенному новичку по приезде обычно не до стеклянной крыши, он озабочен предстоящими трудностями. В творимой им позднее легенде Сименон даже усугублял свои растерянность и страх перед незнакомым Парижем, свое одиночество новичка-провинциала. На самом деле его встретил на вокзале друг-художник, который еще на родине, в бельгийском Льеже, был душой их богемной компании. Так что молодой льежский журналист Жорж Сименон, или, как он себя представлял, Жорж Сим, сразу попал в шумную компанию молодых земляков-бельгийцев, которые собирались в ателье его друга на Монмартре, на улице Мон-Сени. На этой знаменитой улице сохранились еще остатки старого Монмартра, есть башня XV века, однако молодым завоевателям французской столицы не до чужой истории: они пьют вино, спорят о политике, о профессии и строят планы на будущее. Девятнадцатилетний Сименон уже сделал дома первые шаги в журналистике, в кармане у него рекомендательное письмо от редактора «Льежской газеты», но он мечтает о литературной карьере. Во время шумного дружеского застолья он заявляет, что будет подобно Форду, который клепает дешевые машины на конвейере, печь какое-то время литературные произведения для денег, а уж потом для себя самого не спеша соорудит блистательный «мерседес». Оставались ли у него полвека спустя силы на создание «мерседеса» – вам судить…