— Ну, если так надо, раз ты просишь… — смущенно проговорил он.

— Я требую, Петя.

Хотелось что–нибуть сказать ей, безразлично что, лишь бы облегчить свое неловкое положение. Но никакие слова не приходили на ум. И это еще больше обескураживало. «Какой я осел!
– мысленно ругал он себя.
– Так глупо -писать и посылать на домашний адрес…»

— Когда же мы встретимся?

— Когда-нибудь… — ответила Люда мягче. — Иди! Тебя ждут, ну!..

Бобров затрепетал от счастья, заметив появившуюся на ее лице улыбку. «Оказывается, буря не носит серьезного характера». А когда он взял ее руку, Люда неожиданно пожала его горячие пальцы.

— Сегодня столько дел… Я никак не мог забежать, поверь и прости!..

— Ну, ладно уже, ладно, — совсем мягко молвила она, подталкивая его к двери. — И позлиться на тебя нельзя как следует… Но все же иди туда, Петя, а то Федор Иванович сбежит.

…Макаров сидел за столом против Михаила Казимировича,. курил папиросу.

— Нынешняя жизнь насыщена удивительными идеями, — витиевато говорил Давыдович, навалившись грудью на край стола.
– Мы переживаем эпоху могучего покорения природы, и, надо сказать, она все щедрее и щедрее раскрывает человеку свои тайны. Да, да, Федор Иванович!

Макаров легонько постучал папиросой по пепельнице, усмехнулся.

— А мне кажется, чем дальше, тем она упорнее сопротивляется.

Давыдович подумал немного и согласился:

— Да, пожалуй, вы правы, Федор Иванович. Запустить бумажного змея было куда легче, чем вам сейчас поднимать в воздух могучие реактивные самолеты.

— Весьма справедливо! —тотчас согласился Макаров, явно тяготясь разговором на эту тему.

Он обрадовался, когда сюда вошел Бобров, и быстро поднялся ему навстречу.

— Ну, кажется, нам время, — проговорил летчик, вглянув на часы. — Полина Варфоломеевна, Михаил Казимирович, благодарим вас за добрый прием.

Поклонившись и приложив руки к груди, хозяин ответил:

— Наша вам взаимная благодарность, Петр Алексеевич. Всегда рады! Милости просим запросто к нам.

Макаров согласился с предложением Боброва пройтись, подышать немного морозным воздухом. Очутившись на улице, он спросил:

— Ну, что, Петя?

— Одно могу сказать, — с воодушевлением ответил Бобров. — С каждым часом я люблю ее все больше и больше! Больше, к сожалению, ничего…

— Ну, ну, капитан, не падай духом! —рассмеялся Макаров, хлопнув изо всех сил по плечу летчика. — Я уже вижу тебя, черта, мужем Людмилы и… завидую.

Проснувшись утром, Люда сбросила одеяло и вскочила с теплой постели. Шлепая тапочками по холодному полу, подбежала к столу, включила репродуктор. Она регулярно занималась утренней гимнастикой.После физкультурных упражнений принялась за туалет. Распустив косы на плечи, стала расчесывать густые волосы, то и дело встряхивая головой, отбрасывая их на спину. Все в ней было красиво - дышащее здоровьем гибкое тело, полная грудь, крепкие руки. Плотно сжатые губы придавали ее лицу немного рассерженное выражение, но большие серые глаза, с лукавинкой выглядывавшие из-под длинных ресниц, смягчали это выражение.Усаживая ее завтракать, Полина Варфоломеевна спросила обеспокоенно:

— Ты на ноги что оденешь, дочка? Не лучше ли сапоги?.. На дворе мороза нет, может потеплеть.

— Я боты надену.

— А зонтик принести? Не дай бог — дождь.

— Да ну, мама, допотопный он!

— Сделан то после потопа. Возьми на всякий случай,. — настаивала Полина Варфоломеевна.

Люда не любила, чтобы ее упрашивали, согласилась. Помолчав некоторое время, Полина Варфоломеевна поинтересовалась:

— Что там у вас с Василием Васильевичем? Будто с работы увольнять его намереваются? И за что бы такое?..

— Да кто эту чепуху разносит по свету? Власов двадцать лет работает конструктором. За что его увольнять?

— Пожалуй, что так, — проговорила мать, ничуть не обидевшись на резкий тон дочери. — Зонтик принесу, подожди минутку.

Когда Люда уже выходила, мать будто невзначай спросила:

— С Петей знакомство то у тебя давно ли?

— А что такое?..

— Он характером как же?

— Не знаю, есть ли у него характер, — усмехнулась Люда.

— У тебя то есть. А ему и ни к чему бы такой, как у тебя.

— Как это?! — удивилась Люда. — Без характера человеку?

— И даже обыкновенно. Характерный человек другому такому же характерному нипочем не уступит. И не жизнь тогда пойдет, а сплошное нравоучение. Каждый будет стараться осилить другого. Значит, вечные нелады в семейной жизни.

Пытливо взглянув на мать, Люда подумала: «По своей жизни сделала вывод». Вспомнила когда-то случайно подслушанную жалобу матери на отца: «Неспокойный человек. Коротаем время, а не живем. Душой еврей не обогрел он меня. И в сердце не приютил. Мы не в меру характерные оба».