— Не дадим!

— Веди против бояр и полководцев!

— Если што, то и на Кубань можно!

— Там и сейчас наша братья живет!

Булавин, уставший, но довольный, молчал, наблюдая, как в толпе повстанцев, при всем шуме и разноголосице, наметился перелом. Большинство поддерживало предложение о походе войск по трем направлениям, горячо желало и надеялось отбить царские полки от Дона, отстоять его независимость от бояр. Смирились, видно по всему, и с возможным уходом на Кубань. Хотя не все, конечно, думают одинаково. Одни затаились, молчат, выжидают; от этих согласия не дождешься. Да и не надо; главное — за ним, атаманом, идут и стоят за общее дело тысячи и тысячи людей. И еще будут. Пойдем против бояр! Не выдюжим — и на другой реке курени устроим. Не все, конечно, туда пойдут. А многие, поди (ах ты, мать, пресвятая богородица! Помилуй нас и спаси!), и не доживут, не успеют уйти...

— Так как, господа казаки? — очнувшись от мимолетных дум, встрепенулся атаман. — Согласны?

— Согласны, согласны!

— Любо!

— Выступать в поход!

— Хватить гутарить! Бить бояр надо!

— На том и решим! — Голос Булавина звучал громко, торжественно и твердо. — По указу всего великого Войска Донского выступаем в поход против московских боярских полков!

Круг медленно расходился. Полковники и есаулы, сотники и десятники собирали повстанцев в условленных местах. В лагерях Драного и Некрасова седлали коней, приторачивали на запасных лошадей походные сумки с поклажей. Волжское войско грузилось на суда, с казаками вместе отплывали черкасские бурлаки и ярыжки. Булавин выделил им две пушки, чтобы способнее было крепости воевать и разбивать купецкие караваны. А потом, глядишь, на море Хвалынское, как разинские шарпальники, вымахнем и пойдем гулевать по простору синему, к берегам шемаханским да персидским!

Войско Драного по степям вдоль Северского Донца быстро двигалось в сторону Бахмута, Тора и соседних городов. Туда, где булавинцы бросили смелый вызов обидчикам и притеснителям, начали борьбу с карателями и вешателями, которых, как они считали, прислали к ним московские бояре брюхатые. Мало им, видно, того, что Долгорукого и прочих с ним бросили в волчьи ямы. Другим того захотелось! Получат, и сполна! Дайте только срок, всего изведают!

Драный собрал более чем 10-тысячное войско. Имелись у него пушки, много ружей и пистолей. Во главе полков стояли Беспалый, Голый, Шучка и другие атаманы. Действовали они то вместе, то раздельно. Один из них, Беспалый, пришел к Бахмуту с двумя тысячами повстанцев, и здесь к нему присоединились четыре тысячи запорожцев и многие бахмутцы.

Еще в начале мая Шидловский жалуется Голицыну на ненадежность жителей городов Изюмского полка, возможность возмущения на Украине; «а им оного вора украинцам удержать невозможно. И во всем Белогородцком розряде ни одной крепости нет, где б мочно оного вора одержать» (удержать, отбить).

Беспокоится и В. В. Долгорукий:

— ...Имеют, — пишет он царю из Воронежа, — ево воровские Булавины товарыщи Голой да Беспалой свое злое намерение итти в великом собрании под украинные городы для возмущения и разорения.

Из Усердца воевода Вердеревский пишет Тевяшову, острогожскому полковнику, о действиях повстанцев:

— ...Пришли на Бахмут запорожцев 4000. И те запорожцы идут с Сережкою Беспалым под Изюм. А из Ровенков Никита Голой, которой разорил полатовское село, пошел под Валуйку, под Полатов, под Усерд, под Верхососенск, под Ольшанск.

Беспалый с повстанцами воевал на южной, Крымской стороне Северского Донца; Голый — на другой, Ногайской, в верховьях Айдара и севернее Валуек. Беспалый, как думали воеводы, собирается идти на Изюм, Тор, Маяцкий городок. Так оно и произошло — Шидловский жалуется в Черкасск Булавину:

— А какое от Безпалого вашего воинского полку моего под городами починилось грабительство, прикажите Войском розыскать и учинить справедливость. А будет справедливости учинить не похочете, то о том дайте мне знать вскоре.

В Москву доходят вести о действиях повстанцев под Валуйками; а около Бахмута стоят Драный и Беспалый с 8-тысячным войском, и им Булавин послал помощь: две тысячи человек — против Шидловского, три тысячи — против Бахметева. Потом Драный, Беспалый, к которым присоединился и Щучка, оказались уже на реке Жеребце, то есть продвинулись от Бахмута на север, по направлению к Валуйкам, где воевали повстанцы Голого. С ними было 7 тысяч человек; другие отряды действовали, очевидно, отдельно от них.

Московские агенты и воеводские шпики жаловались, что под Изюмом, Валуйками и в других местах трудно проехать — «от воров булавинцов проезду не стало»; «в настоящее время на Дон в Черкаской належащею прямою дорогою на Бахмут за заставами (из-за застав. — В. Б.) воров булавинцов никому посыльщиком проехать невозможно». Толмача (переводчика) Посольского приказа Кузьму Оттаганова, ехавшего с грамотами из Москвы в Азов и Черкасск, Шидловский «держал... у себя 4 дня» — опасался повстанческих караулов. Когда же посланец прибыл в Азов, то губернатор его в Черкасск не отпустил:

— С теми государевыми грамотами в Черкаской ехать тебе не для чего, потому что черкаской вор Булавин взял и войскового атамана Лукьяна Максимова и старшин казнил смертию.

При нем же, Оттаганове, к Шидловскому были присылки:

— Воры булавинцы, — говорил он в Посольском приказе, — человек с 300, приехали под Мояк и привозили к мояцким жителем прелестные свои воровские письма за войсковою печатью: чтоб те мояцкие жители выдали им своих старшин, которые им всякие налоги чинят. И те мояцкие жители из городка выстрелили к ним из дву пушек, и те воры от городка отъехали. А письма у тех приезжих булавинцов мояцкой сотник принял и привез к нему, брегадиру Шидловскому.