— Обо всем узнаешь. Пойди, брат, в погребок.

Через полчаса вошел туда и Сабреташ, сел к столу, за которым дожидался его Петард; обтер платком пот с лица и, чокнувшись с товарищем, с наслаждением стал потягивать вино. Петард смотрел на него в умилении:

— Друг ты мой, Сабреташ, как я огорчился, увидев, что ты пилишь дрова! Не то чтобы стыдно было этой работы, считаю это таким же достойным занятием, как и охоту на львов. Но, не находя своего дела, верно, в стесненном ты был положении. И ничего не хотел приятелю сказать, пустился на такую крайность! У меня всегда работы пропасть. Отказываюсь часто. Но я расчетливее, нежели кажется, сто шестьдесят франков уж отложил на черный день. Могу их одолжить другу. Сегодня же, если захочешь, дам тебе эти деньги. Вернешь их когда-нибудь, все равно. Если откажешься, то буду знать, что никогда ты другом моим не был.

Сабреташ дружески пожал руку Петарда:

— Я знал, что ты добрый малый. Твое предложение опять в том меня убеждает.

— Но отвечай, примешь ли его?

— Может быть, не говорю нет.

— Я хочу слышать решительное да.

— Нужно тебе прежде выслушать, что я хотел тебе сообщить. Между честными людьми не должно быть тайны.

— Слушаю. Навострил уши.

— Во-первых, Вишенка не моя племянница.

— Ты не ее дядя?

— Нет! Не мешай говорить. Она именно та девушка из гостиницы близ Немура, про которую я тебе рассказывал. Я случайно встретил ее вПариже… Ох! Как она была несчастна…

— Может быть, покинута любовником?..

— Это ее тайна. Тебя не касается, довольно тебе знать, что Вишенка, не зная своих родителей, согласилась назваться моей племянницей, тем дала мне возможность быть ее опекуном, покровителем. Ты же должен меня считать всегда ее дядей.

— Вечно буду тебя так считать.

— Теперь следует тебе сказать, что Вишенка изменила свое имя, потому что прежнее слишком напоминало о случившемся с ней несчастии. Зовут ее с нынешнего дня Агатой, понимаешь?

— То есть Вишенка-Агата?

— Нет, просто Агата.

— Ах, как я глуп… именно так… Агата.

— Именно, иначе никогда ее ни называй.

— Не беспокойся! Как бы ее не звали, она всегда будет такая же красавица… всегда будет любима…

— Постой, постой, мне надо еще что-то тебе сказать.

Петард остановился, озадаченный, и покраснел.

Сабреташ продолжал:

— Петард, милый мой, об одном ты мне не говорил… но я угадал. Ты любишь Агату.

— Агату… какую Агату?

— Ты уж забыл, что Вишенку теперь зовут Агатой?

— Ах, виноват… я с ума схожу… Я должен тебе признаться, Сабреташ, ты отгадал. Я люблю твою племянницу, хоть она тебе и не племянница, но все равно для меня. Однако у меня в отношении ее честные намерения, я прошу у тебя ее руку…

— Милый мой, мне очень жаль, что не могу тебя обрадовать моим ответом. Надо тебе изгнать эту любовь из сердца.

— О, почему?

— Потому что Агата не хочет выходить замуж, имеет на то уважительные причины. Конечно, если ей кто понравится, решение может измениться, но дело в том, что ты совсем ей не нравишься… понятно, чтоб влюбиться в тебя.

— Она тебе это сказала?

— Да, сама.

— Так угадала, что я по ней вздыхаю.

— Нетрудно было, угадать! Потому должен тебе объяснить следующее обстоятельство: если ты хочешь бывать у нас по-прежнему, то и не думай ухаживать за племянницей, довольствуйся нашей дружбой. Согласен? В таком случае я буду очень рад, потому что люблю тебя от души, и сожалеть буду, если внезапная любовь лишит меня знакомства с приятелем и старым товарищем. Теперь подумай, как решить… я тебе откровенно все объяснил… военные должны идти прямо к цели. Сказать ли тебе наш адрес или нет? Зависит от твоего ответа.

Петард несколько минут молчит… Вздыхает, смотрит в потолок, барабанит пальцами по столу, наконец, с торжественным видом подает руку товарищу:

— Конечно, Сабреташ… Я глубоко затаю любовь мою. Благодарю за твою откровенность со мной. Горжусь вашей дружбой, буду достоин ее. Пусть это вино будет моим ядом, если когда-нибудь позволю себе заикнуться про любовь к твоей племяннице.

Сказав эту фразу, Петард одним глотком выпил весь стакан. Сабреташ допил свое вино и встал из-за стола.

— Хорошо решил, приятель. Стало быть, пойдем вместе ко мне… недалеко отсюда — улица Понтье.

— С величайшим удовольствием!

Через несколько минут Сабреташ ввел Петарда в комнату Вишенки:

— Дитя мое, я привел кого-то, желавшего очень вас видеть… но Петард хочет быть только искренним другом вашим, больше ничего не ждет.

Молодая девушка, улыбаясь, протянула Петарду руку, которую тот с чувством пожал.

— О да, я знаю, барышня, вас теперь не Вишенкой зовут! Сабреташ мне все рассказал. Я вечно буду вашим другом, если позволите, и ничего не прошу у вас, кроме дружбы… Она осчастливит меня… Когда не могу иметь другой надежды. Но, боже мой! Барышня, как вы переменялись! Как похудели! Жаль смотреть на вас. Верно, очень были больны?