Белой своей нежной ручкой она подавала знак – казнить. И даже порой не смотрела на процесс (а был он или отрезание головы, или повешение) и уходила. Но если приговоренный дрожал, визжал, ползал, выл – это вызвало у нее сладострастную радость. И чем трусливей был мужчина или юноша (женщин в казнимые вообще не брали), тем огромней была ее радость, охватывающая все тело. Тогда самые трусливые были спасены. Она давала знак – не казнить. И только что в истерике извивавшийся человек попадал ей в постель, а не на плаху. Так начиналась оргия, с психопатией, с надрывом, с объяснением в любви и возможностью для любовника опять попасть на плаху. Ибо отрезание головы было ее любимой казнью.

В этот день Гнодиада ожидала поступления. Казнь была назначена на час вечернего чаепития. Предыдущая церемония не возбудила Гнодиаду. Попались на редкость мужественные мальчики. Только один был трус, он дрожал так глубинно и непостижимо, так любил свою жизнь, что Гнодиадой сразу овладел бешеный приступ сладострастия. Однако он умер от разрыва сердца прежде, чем Гнодиада дала знак: в постель! Помиловать! Но она почувствовала такую страсть к этому юноше, что велела положить его в постель. И, выпив бокал вина (для особ такого ранга в Ауфири делали хорошее вино), недвижно, с открытыми глазами проспала с ним полночи. Труп холодел с каждым часом, и ни мужество, ни трусость уже не были его качествами. Но Гнодиада велела обработать труп так, чтобы он превратился в памятник. И этот памятник поставили для Гнодиады в ее летнем саду. Надпись на монументе гласила: «За трусость».

Крэк задумчиво сидел на скамейке. Улица, магазин, аптека. Озабоченная толпа. И вдруг – на шее петля. Нежная, но профессионально четкая – будешь дергаться, придушат, не до смерти, но до потери сознания. Крэк, вообще-то говоря, готовый ко всему в этом мире, сразу понял, что работают профессионалы, причем ювелирно. Но он все же не мог понять: от кого, кто приказал… Мысли путались. При всем своем хладнокровии он хотел и любил жить. А теперь его впихнули в машину. Реденькая толпа разбежалась: а то и ее впихнут. По дороге Крэк молчал, но пытался сообразить: Фурзд, конечно, нет, Террап – может быть, но он действует мягко, к тому же он как правитель предпочитает легальность, а не дикость. Неужто Зурдан, но зачем? Если Зурдан, то он вывернется! А если Крамун?!

Крэк похолодел: только не это. Крамун – это тайная высшая власть, это единственный и абсолютный властитель Домов безумия, адепт тайных наук, старик, при имени которого трепетали сами правители Ауфири.

Крэку стало дурно. Если так, то никакой Террап, никакой Фурзд ему не поможет. И даже магия не спасет… Но что-то подсказывало ему, что не Крамун. Слишком грубо для адепта тайных наук… Впрочем, нравы в последнее время погрубели еще глубже… Крэку завязали глаза, пихнули в спину и повели. Крэк почувствовал – его ведут по каменным коридорам, но куда?.. Когда повязку сняли, Крэк пошатнулся. Он очутился в угрожающе нечеловеческом зале, рядом охрана, впереди «прибор», в назначении которого сомневаться не приходилось: для отрезания головы. Крэк стал кричать:

– Вы что, с ума сошли! Я из Бюро аномальных явлений в человеческой психике! Вы отлично знаете это бюро! Сейчас мой шеф – сам Фурзд! Отпустите меня! Вы ответите! Безумцы!

Стража угрюмо молчала. Один из них сказал:

– Мы исполняем приказ. Сейчас вам отрежут голову.

– Да вы с ума сошли! Кто дал такой приказ?! Отведите меня к нему! Это ошибка! Вы поплатитесь!

– Мы не ошибаемся, – помрачнел стражник, видимо главный. – Еще никогда никому по ошибке не отрезали голову.

– Чей приказ?! – в бешенстве заорал Крэк и затопал ногами.

…Гнодиада из своего скрытого наблюдательного места с отвращением смотрела на эту сцену. К тому же, конечно, все слышала.

С отвращением, потому что клиент оказался не тот. Не бьется в страхе, а орет, топает ногами. Она только что положила роскошный букет редких цветов к подножию памятника своему последнему любимцу, которым она не успела обладать. Это был не человек, а сам страх, и она его потеряла. Хоть вызывай его душу. Но душа – это не то, что человек. «Скорей бы умертвили этого упрямого, твердолобого ублюдка», – скучающе подумала она.

Крэка повели, и вдруг одна из секретных дверей в зал распахнулась, и вошли люди в форме, со знаками такого рода, что им должны были подчиняться все находящиеся в доме Гнодиады. То были личные люди самого Зурдана.

Крэк уже был около «прибора». Люди Зурдана остановили стражу и палача (тот был самый низенький, незаметный, сама скромность), что-то шепнули им, и они подчинились. Личные люди Зурдана под руки подхватили нелепо сопротивляющегося Крэка, который вообразил, ничего не поняв, что его, может быть, хотят закопать живым, а вовсе не гильотинировать, и повели его к секретной двери.

…Гнодиада вышла в ярости. «Братец нехорошо шутит», – твердилось в голове. Но братец тут же позвонил:

– Сестренка, я же даю тебе возможность развлекаться, как ты хочешь, но и ты не вздумай вмешиваться в серьезные дела, а исполняй мой приказ, точнее, доброе пожелание. Возьми это существо, напои, угости его, накорми, если сильно вспотел от страха, пусть примет ванну, но, главное, обласкай его. Душевно, большего я от тебя не требую. Чтоб он пришел в себя, но хорошо запомнил, что с ним произошло. Пусть анализирует, а ты приласкай. У меня ласки нет. И через два часа чтоб был у меня.