— Уверена, он скоро вернется, — ответила Лана и попыталась сменить тему. — Давно вы друг друга знаете? Расскажи, как ты ухаживал за Доминик, папа.

Лана заметила, как отец затеребил пальцами воротник. Странно, но он явно нервничает, даже в лице переменился, услышав ее вопрос. Уильям — ей ли не знать? — всегда старался избегать каких бы то ни было проблем. Может, он волнуется, что на этот раз могут возникнуть неприятности со Стивом Сейвином? Ну что ж, тогда ему не откажешь в прозорливости.

Наконец Уильям заговорил.

— Кто-то мог бы сказать, что я нарушил границу чужой собственности, то есть дома Тэннеров. — Он взглянул на Доминик, ну и, как показалось дочери, несколько успокоился, распрямился, поднял голову, даже голос стал тверже. — Ты ведь знаешь, я жил там почти сорок лет. Как-то проходил мимо и увидел рабочих в саду. Мне всего лишь хотелось посмотреть на дом и уйти незамеченным. Но случилось так, что Доминик тоже пришла туда. О, когда я ее увидел… Это было словно видение… Ты не поверишь, мне казалось, что я сплю.

— Но, к счастью для меня, это оказался не сон, — отозвалась женщина. — Скажу, что ты вел себя так чинно! И надо же было такому случиться — ты зашел именно в тот день, когда я приехала, чтобы проверить работу плотников. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — В общем, Уильям вошел, мы познакомились, и он пригласил меня пообедать.

— Думаю, мы уже тогда знали, что все закончится свадьбой, — сказал Уильям, взяв руку жены в свою.

— Но как вам удавалось встречаться? Я имею в виду без моего ведома, — спросила Лана.

— Это было нетрудно, — ответил отец. — По утрам ты всегда мчишься в студию. Нас никогда никто не видел из знакомых. Пока ты была на работе, мы с Доминик каждый день обедали вместе, гуляли по городу. Ничего необычного. Хоть она и тащила меня каждый вечер танцевать во время круиза, я все равно предпочитаю спокойную размеренную жизнь. За все годы выступлений моя кровь получила достаточно адреналина.

— Мы отступили от темы, — продолжила Доминик. — Через неделю мне нужно было уезжать домой, а Стив укатил в Европу. Мне стало одиноко, и я вернулась, чтобы увидеться с Уильямом. Ну вот, собственно, и все. Знаешь, Лана, мы и в мелочах очень подходим друг другу. Нам обоим по душе спокойная жизнь — рано лечь, рано встать. Вот и сейчас… Одним словом, — она посмотрела на мужа, — уже поздно.

Доминик встала и стала убирать со стола.

— Я сама все уберу, — сказала Лана.

— О нет, — настаивала мачеха, — я помогу тебе.

— Не сегодня. — Лана приложила все усилия, чтобы ее голос прозвучал спокойно. — Вы, должно быть, оба устали с дороги.

— Если ты не возражаешь, девочка, мы пойдем, — отозвался отец. — По дороге домой Доминик призналась, что очень утомлена. Да, пораньше ляжем — до солнца встанем…

Тем не менее Доминик еще несколько раз успела проделать путь от стола к раковине, прежде чем отец смог увести ее. Эта женщина явно не была кроткой миниатюрной милашкой, как могло с первого взгляда показаться. За приятной располагающей внешностью угадывался достаточно твердый характер. Именно эту черту она, судя по всему, передала своему сыну.

Моя посуду, Лана размышляла о прошедшем вечере.

Уильям, несомненно, выглядел вполне счастливым. Но что-то еще было в нем, какие-то детали поведения казались странными и непонятными. В нем не просто возродилась былая энергия, в нем горел новый огонь, вспыхнувший от неведомой искры.

Девушка положила скатерть на поднос и случайно поймала в зеркале свое нахмуренное отражение. На какое-то мгновение она засомневалась, насколько правильно разгадала характер мачехи. Что касается отца, то, может быть, и здесь стереотип прежнего представления о нем несколько устарел? Он доволен жизнью, он кажется человеком, уверенным в правильности сделанного шага… Вот только этот странный нервный жест рукой, как будто враз ему стал тесен ворот и не хватило воздуха для нормального дыхания…

Ну вот вам и пожалуйста — казалось бы, кто-то взял на себя заботу об отце и надо этому только радоваться. Так ведь нет! Чувствуешь себя совершенно бесполезной и ненужной именно потому, что с тебя снята былая ответственность за близкого человека. А Доминик с радостью выполняла роль няньки Уильяма. Она все время была занята: то кухней, то наведением порядка в доме, контролируя всех и вся.

Уильям, казалось, питался энергией жены. Лана никогда не видела его таким деятельным. Читал, гулял, помогал на кухне. И даже вновь начал играть на скрипке. Частенько Доминик аккомпанировала ему на ветхом пианино, которое недавно доставили из старого дома Сейвинов.

Лана про себя прозвала мачеху стальной магнолией. За хрупкой милой внешностью скрывались сила и выносливость. Такой, возможно, была в иные годы тетя Джун. Только та взбалмошная, добрая, своя, одним словом. А вот Доминик… Нет, Лане не удавалось составить объективный портрет этой, безусловно, сильной личности — все еще мешало чувство обиды.

Мачеха делала все возможное, чтобы сблизиться с дочерью мужа. Но девушка не торопилась сокращать дистанцию между ними.

Если честно, ей нравилась Доминик. Но разве сравнишь ее с мамой? Лана все еще скучала по матери и не могла воспринимать на ее месте кого-то другого.