Спрашивай не спрашивай, а одевать, обувать надо. Бойцу нет никакого дела до того, стандартный он или нестандартный.

На учебно-формировочном пункте, где всех других экипировали, для Якова, кроме армейского белья, ничего не нашлось: ни сапог, ни шинели или телогрейки, ни гимнастерки и брюк. На батарею он явился в том, в чем уехал из дому. В батарейной каптерке на рост казака ничего подходящего не нашлось.

— Ну ладно, — сказал старшина, — пошукаем в полковом и дивизионном складах обозно-вещевого снабжения.

Два дня старшина «шукал» в тех складах, да так ничего и не вышукал. Вернулся, чертыхаясь. Вызвал в каптерку Синебока. Теперь внимательно его оглядел. Взгляд задержал на ногах.

— Какого размера обувку носишь?

— Сорок восьмого.

— Что? — От удивления у старшины глаза на лоб полезли. Он внезапно рассмеялся. — Я-то, старый дурень, сорок пятый, сорок шестой искал. Думал, больших не бывает. А тут сорок восьмой! Вот это лапы так лапы! Слыхом не слыхивал про такие. Да ты понимаешь, Малыш? Может, во всей нашей армии не найдется человека с такими лапами.

— Найдется.

— Это где ж еще?

— Рядом. В пушечной батарее нашего полка. Дружок мой туда попал, Карапыш.

— И он точно такой же, как ты?

— Как с одной колодки. Рост — двести пять, вес — сто тридцать, размер обуви — сорок семь. И по имени тоже Яков.

— А где, прости меня, такую колодку сделали? На каких хлебах вы росли?

Насчет колодки Яков промолчал, про хлеба же, на которых росли, не без гордости заметил:

— На полтавских!

Оба они — и Яков Синебок, и Яков Карапыш — оказались из села Кнышевки Полтавской области. Оба — с двадцать третьего года рождения. В одной школе и в одном классе учились. Вместе были призваны в армию.

— Жаль только, что не вместе служим, неладно получилось…

— Ладно не ладно, — ворчал старшина. — Тут с одним мороки не оберешься. А ну-ка бы двое?

С полкового склада старшина принес самых больших размеров шинель, гимнастерку, брюки, надеясь, хоть что-нибудь подойдет.

— Примеряй!

Примерили. Ничего не подходило. Шинелька выглядела пиджаком-кацавейкой. Хлястик сидел не на талии, а на лопатках. Прямо от груди разлетались шинельные полы. Гимнастерка была широкой в плечах, но по длине едва доставала пупа, а рукава — до локтей. Гачи брюк не прикрывали икр.

— Не было печали, так черти накачали, — бурчал старшина, выпроваживая Синебока из каптерки. — Придется мастерить самим.

Каждое подразделение для таких случаев имело мастеровых людей, хоть и не всегда квалифицированных.

— Обожди, Малыш, — остановил Синебока старшина. — Слышал я, что Петр Первый, русский царь, тоже «нестандартным» был. Говорят, сапоги-то он сам себе тачал. Да такие, что износу им не было.

— Извините, товарищ старшина. Я не царь. И сапожничать не умею.

— Жаль. В жизни бы пригодилось.

Тем вечером старшину увидели за необычным занятием. Топором он вытесывал из березовых чурбаков сапожные колодки. Через несколько дней сапоги-скороходы были готовы. Рыбалкин принес их мне показать. Ничего, хоть и неказистые, но добротные, из юфтевой кожи. Я свободно в них обулся, не снимая с ног своих сапог.

— А как с обмундированием богатыря?

— Сегодня все будет готово. Экипировка шик-блеск.

При построении батареи на ужин я увидел старшинский «шик-блеск». Казак-богатырь выглядел огородным пугалом. Темно-зеленая гимнастерка была с надставкой по подолу из непонятного цвета материала. Резко отделялись по цвету надставки к рукавам, они напоминали нарукавники. А гачи штанов, словно гетры футболиста, выглядывали из голенищ. Прижимистый старшина, как понял я, не хотел портить второго комплекта обмундирования, чтобы из двух смастерить один. Рассудил так: парадных и строевых смотров полка не предвидится, увольнений в город нет, значит, можно обойтись просто — сделать вот эти надставки из того, что есть под рукой. А под рукой у старшины обмундирование б/у — бывшее в употреблении. Не подходят по цвету? Но не все ли равно казаку?

Я ничего не сказал старшине. Но какое-то чувство неловкости перед воином не оставляло меня. Казак не может, не должен выглядеть охламоном. Тем более что мы не в бою. А что скажет мне, командиру батареи, Антон Яковлевич Ковальчук, когда увидит богатыря-гвардейца в том «шике-блеске»? Спасибо не скажет. Застыдит.

После ужина в гости к Синебоку пришел его друг из артиллерийской батареи Яков Карапыш. Сам с иголочки одетый, в подогнанной по его могучему росту форме, он, увидев своего тезку Синебока, схватился за живот.

— Ну, уделали тебя минометчики. О цэ добре! Як у цирке.

Я вызвал Рыбалкина с намерением отчитать. Он, видать, догадался о моем намерении.

— Алексей Елизарович…

— Товарищ комбат, промашку я дал, поскряжничал, каюсь. Но нашему Малышу уже через несколько дней справлю выходное обмундирование, не менее форсистое, чем на артиллеристе. А это пусть останется рабочей одеждой, как бы спецухой, — и, вздохнув, старшина добавил: — Чую я, товарищ комбат, этот Малыш много хлопот нам доставит.