— То есть?

— Неподвижно стоять, пока я буду запечатлевать ваш восхитительный образ для потомков.

— Ну уж восхитительный! — засмеялась Хитер. — По-моему, вы мне льстите. И потом, потомки — это так далеко. А я привыкла жить сегодняшним днем.

— И каково это? — поинтересовался Дэн, раскладывая мольберт.

Хитер внимательно посмотрела на него. Она, как видно, не поняла его странного вопроса.

— Каково? — недоуменно переспросила она.

— Я тоже когда-то умел жить сегодняшним днем, — не глядя на нее, произнес Дэн. — Но разучился еще в молодости.

— В молодости? — лукаво улыбнулась Хитер. — Да вы просто рисуетесь передо мной. Вам не дашь и тридцати.

— А я говорю не о внешности. — Дэн установил мольберт, развернул холст и тут же увидел, что Хитер направляется к нему. — Нет-нет. — Дэн даже вытянул руку, чтобы остановить ее. — Даже не думайте об этом, если когда-нибудь хотите увидеть свой портрет. Я никогда не показываю свою работу до того, как она закончена.

Хитер остановилась. На ее лице не было ни тени обиды, а в глазах светилось лукавство.

— Так я не ошиблась — вы уже начали?

— Так, сделал кое-какие наброски по памяти.

— Интересно, все художники такие скрытные? — Хитер наклонилась, чтобы положить на траву свою сумку.

— Да я и не художник вовсе, — спокойно ответил Дэн. — Так что не ждите от меня гениального творения.

— А вы не нарисуете меня квадратиками или треугольниками?

— Все может быть. Но вам придется потерпеть. Я ведь за день не закончу картину.

— А когда вы закончите?

— Вы слишком нетерпеливы, Хитер, — улыбнулся Дэн. — Я понимаю, что вы живете сегодняшним днем. Но за одно сегодня я напишу только шарж. Так что придется выбирать: портрет после долгих мучений или шарж без особого труда.

Хитер сделала вид, что ей тяжело дается этот нелегкий выбор. Она несколько раз прошлась от сумки до мольберта, а потом с самым серьезным выражением лица произнесла:

— Вы ставите мне нелегкие условия, Дэн Бейкер, но я готова на эту жертву ради искусства. Я выбираю картину.

— Я в вас не ошибся. А теперь встаньте-ка так, чтобы солнце не спалило ваши прекрасные кудри. И запустите левую руку в волосы так, словно поправляете прическу. Слегка запрокиньте голову. Отлично. Но, учтите, так вам придется стоять очень долго.

Шерилин захватила с собой несколько фигурок из глины, тех, что успела сделать в Саммерфилде.

Все три фигурки можно было рассматривать по отдельности, но вместе они представляли собой целостную композицию.

Первая фигурка представляла собой младенца, лежавшего на спине и дрыгавшего ногами. На памперсе младенца и погремушке, которую он сжимал ручками, красовалось название одной и той же фирмы. Следующей фигуркой был серьезный мужчина в деловом костюме и с папкой в руках. На папке была сделана та же самая надпись, что украшала погремушку и памперс младенца. Последней, третьей фигуркой был старичок, лежавший в открытом гробу. Стоит ли говорить, какая надпись украшала его последнее пристанище?

Шери подумала, что ее чувство юмора может не прийтись по вкусу человеку, с которым она собралась беседовать о возможности организовать курсы по лепке из глины, и даже хотела оставить третью фигурку дома, однако желание продемонстрировать свое творение полностью все-таки победило.

Она не ошиблась — ее глиняную трилогию оценил по достоинству не только мистер Тавестон, который заведовал обустройством нового клуба, но и сам Ивэн. Внимательно рассмотрев фигурки, он посмеялся от души.

— Да уж, общество потребителей, — прокомментировал фигурки Ивэн, когда они с Шери вышли из клуба. — Мы начинаем потреблять в младенчестве и заканчиваем только у смертного одра. Мораль невеселая, но жизненная. Шери, ты же так боишься покойников. Как ты только смогла это вылепить?

— Хочешь спросить, не дрожала ли я от страха, когда лепила этого дедушку? — улыбнулась она. — Нет. Во-первых, я делала это днем. А во-вторых, процесс отвлек меня от мрачных мыслей. Я ни о чем таком вовсе и не думала — просто лепила. Слишком уж хотелось закончить.

— Арт-терапия?

— Что-то вроде того. Слава богу, этот Тавестон оказался человеком с чувством юмора. А я уже представляла себе старичка, который возмущенно фыркнет, увидев мои художества.

— Он был бы полным идиотом, если бы их не оценил, — покачал головой Ивэн. — Работа такая тонкая, будто их вовсе не из глины лепили. Никогда бы не подумал, что человек может сделать такое своими руками.