***

— Будем пить с вами «Мартель»! Договорились. Кстати, не пора ли вам, Алекс, сменить повязку? Сколько дней вы в одних и тех же бинтах?

Странным показалось подпоручику это выражение дружеской заботы. Майор спросил про бинты равнодушно, даже не повернувшись к собеседнику. Зато продолжал внимательно разглядывать двор, цыгана и кружащуюся под гогот и аплодисменты публики медведицу. Застань Артура сейчас кто-нибудь из знакомых за этим занятием, в жизни бы не согласился поверить, что майор с такой жадностью внимает изысканным па «медвежьего кордебалета». Но внимал ведь. Еще как внимал.

— Да я только вчера сменил… Теперь свежих бинтов дня три не допросишься.

— А вы все же попросите, Алекс. И когда станете просить, как-нибудь умно донесите до ушей, а главное, мозгов нашего цербера, что вы давно знакомы с тем цыганом, что снаружи… Ну, скажем, что он ваш однополчанин.

— Кто однополчанин? С каким цыганом? С циркачом? Зачем? — изумился Саша и на мгновенье даже позабыл про нарывающее ухо. — Эти ж… Они ж его тогда… Разбираться не станут — к стенке или порубят на куски. А человек ведь ни в чем не провинился.

— Как это не провинился? А кто три минуты назад кричал «ненавижу, презираю, свободу бурым медведям»? Не вы разве? Вот и ваш шанс наказать негодяя и отомстить за всех «медведей-велосипедистов», «пуделей-счетоводов» и прочую цирковую угнетенную живность. Ну? Такая возможность есть не у каждого.

— Артур, вы издеваетесь сейчас. Нашли время… — обиделся подпоручик. — Скажите прямо, зачем вам это нужно.

— Долго объяснять. Считайте это приказом.

Подпоручик сморщил нос так, чтобы это выглядело не слишком оскорбительно, но заметно. Артур же предпочел как раз пропустить сморщенный нос и укоризну мимо.

— Слушаюсь… Эй! Эй там! На часах! Человек! Повязку надо бы мне поменять, слышишь! — Подпоручик заколотил табуреткой в дверь.

Звякнула щеколда, дверь поплыла влево. В проеме появился часовой, лениво оглядел арестантов, почесался.

— Бинт нужен. Ухо течет! — Подпоручик повернулся к вошедшему раненым боком. Рана действительно текла сукровицей, бинт повлажнел, пропитался розовым. — И спирту бы для дезинфекции.

— Спирту немае. Бинтов немае, — вяло зевнул и начал было уже прикрывать за собой дверь сторож.

— Нема-ае! Ага. Поди, для поручика Шестакова найдется. И спирт, и разносолы… Выходит, за спиной атамана переговоры ведете. Ну… Это правильно. Сейчас сдаться Деникину самое время… Ладно, черт с тобой, нет так нет.

— Який такий поручик? — напрягся часовой. Заворочал мозгами. Артуру показалось, что он даже слышит, как медленно, натужно скрипят в его голове шестеренки, тяжелые и неповоротливые, будто жернова.

— Який такий… Вот такий… — мотнул головой подпоручик в сторону окна. И вытаращив, словно Ван Гог в приливе вдохновения, голубые глаза, добавил: — А вы думали, мы слепые и не разберем, что за Петрушка в гости к вам пришел? Клоун и фокусник? Ну-ну…

— Ось як… — Сторож хлопнул дверью и вылетел вон. Замахал руками, подзывая есаула. Потом жарко зашептал тому что-то на ухо.

Есаул вовсе не был доверчив, зато был предусмотрителен. За те четверть минуты, что он спокойно шел от бани до «итальянца», обходящего с треухом в руках хлопцев (медведица семенила следом и кланялась), есаул прикинул, что арестантам врать смысла никакого нет. Что даже если этот Леопарди действительно циркач, а не неведомый белый поручик, подержать его денек-другой под арестом никому не навредит. Мысленно есаул спросил совета у отсутствующего атамана. Получил мысленный же ответ «Чай, не обожрет» и остался удовлетворен.

— Хватай басурманина, хлопци! Медведя до коновязи тащи! — рявкнул и сам тут же навалился на юркого, как намыленный уж, итальянца, придушил того локтем, вминая во влажную землю патлатой головой. Вырвал из обгрызенных до мяса пальцев цепочку, швырнул ее куда-то вбок, но краем глаза следил. И когда увидел, что ее схватил кто-то из хлопцев, успокоился. Хоть медведь и воспитанный, все же не институтка, а дикий зверь. Всякое в голову взбрести может.

Итальянец под локтем попискивал, жадно хватая воздух большими ноздрями, но не сопротивлялся. Видать, не впервой его так заламывали неблагодарные зрители.

— Пошто, господа анархисты? За какую такую вину? Я же укротитель и прежи… пре… прежитатор. Тьфу. Сам Труцци умолял, стоя на коленях, а вы артиста калечите… И Джульетта! Ей же надо кушать! Много кушать… — приговаривал Леопарди, пока его волокли к баньке.

— Овес жрати буде твоя Жульета.

— Не будет она овес!

— Тогда с голоду сдохнет, — процедил зло белокурый бандит в пенсне, похожий лицом и манерами на студента-медика. Поглядел на несчастного, дрожащего «итальянца». Повернулся к есаулу: — Может, завтра допросим? Поздно уже. Покемарить бы.