Савелий брезгливо поморщился, его даже затошнило от отвращения, и только переслащенная кока-кола немного угомонила желудок. Коллег по желтой прессе он ненавидел. И это была не истовая неприязнь фанатика, а скорее снисходительное презрение настоящего профессионала к дилетантам, которые почему-то всегда срывают куш. Увольнение до сих пор не укладывалось в его голове. Он-то чувствовал себя победителем, почти докопавшимся до настоящей тайны, до великого скандала, который рано или поздно приведет его минимум к Пулитцеровской премии. А Жанна Колос не поняла, не приняла, не оценила — ей были ближе дутые сенсации о сатанистах, онанистах, фашистах и тому подобные «горячие» темы. Скандалы, которые не стоили и пяти копеек, потому что были придуманы предприимчивыми бездарностями, насмотревшимися голливудских боевиков.

Все началось ранним летом, в июне. Ему позвонила бывшая однокурсница, которую Савелий помнил смутно. Она была из тех бледных тихих гуманитарных девушек, которые все пять университетских лет смиренно шелестят книжными страницами в библиотеке, всегда занимают центральные места в первом ряду в лекционных залах, зачеты и экзамены сдают досрочно и на «отлично», а к другим студентам относятся отстраненно-снисходительно.

— Это та Аня, которая на втором курсе написала реферат о Солженицыне, — шелестел в телефонной трубке тихий голос.

Савелий неловко молчал, потому что на втором курсе интересовался не темами чужих рефератов, а размером груди и длиной ног первой красавицы потока.

— Ну, та Аня, которая на третьем курсе носила длинную юбку и платок. Я ведь собиралась уйти в монастырь. — Собеседница кокетливо хихикнула, а он все не мог вспомнить. По ее дрожащему голосу чувствовалось, что звонившей неловко еще больше, чем Савелию.

— Та Аня, которая приезжала в универ на велосипеде.

И он наконец вспомнил. Действительно, была у них на курсе тихая сумасшедшая, которая почти ни с кем не общалась, всегда задумчиво улыбалась собственным мыслям, одевалась как старушка, носила длинную жиденькую косу, а по городу передвигалась на черном антикварном велосипеде с рамой. За все пять лет учебы Савелий не то чтобы не перемолвился с Аней парой слов — они даже не здоровались.

— Хорошо, что ты вспомнил, — облегченно вздохнула бывшая сокурсница. И вдруг заявила: — Мне надо с тобой посоветоваться!

Савелий только устроился в редакцию «Слухов и сплетен», и ему было не до пустой болтовни с похожими на лабораторных белых мышей однокурсницами. Он писал материал о клубе больных анорексией девушек, которые не только не собираются лечиться, а еще и романтизируют свою худобу.

— Только пятнадцать минут! — уговаривала Аня. — Я приеду, куда ты скажешь!

В конце концов он назначил ей встречу в кафе напротив редакции, о чем в ту же секунду пожалел. Во время ланча в кафе собирались все сотрудники медиахолдинга, в том числе и секретарша Алла, тридцатилетняя брюнетка с формами Моники Белуччи и голосом Эдит Пиаф, в присутствии которой его обычно бледное лицо атаковал вулканический жар пятнистого румянца. Что, если ненормальная Аня в своем монашеском платке приедет на велосипеде и Алла в то время окажется в кафе? Правда, всегда можно сказать, что городская сумасшедшая — героиня его будущей статьи…

Но, к его удивлению, Аня оказалась миловидной блондинкой в черной футболке и джинсах-галифе, ее шею украшали массивные серебряные цепочки в мексиканском стиле, а тонкие пальцы были унизаны этническими перстнями. Стоило ей отрезать косу, осветлить волосы, выщипать брови и подкрасить глаза, как длинношеий прекрасный лебедь выглянул из-под привычной ей когда-то маски гадкого утенка.

— Как ты изменилась! — восхищенно воскликнул Савелий, целуя бывшую однокашницу в щеку.

Аня лучезарно улыбнулась, хоть и выглядела немного уставшей. К тому же ее светлые, красиво подведенные глаза смотрели с тревогой.

Несколько минут они поболтали о том, как у кого из их сокурсников сложилась жизнь, и о том, что сама Аня пять лет проработала ассистентом режиссера на телевидении, а затем вышла замуж и родила двойняшек. А потом она схватилась за стакан с безалкогольным мохито, как за спасательный круг, так, что даже костяшки ее пальцев побелели, и сказала:

— Наверное, пора поговорить о деле. Ты же очень занят…

— Ну что ты! — Он хотел поймать ее взгляд, но Аня уставилась в стол, кусая губы и явно нервничая. — У меня столько времени, сколько тебе понадобится. Рассказывай!

— Понимаешь… Ой, я даже не знаю, с чего начать! Все считают меня сумасшедшей. Все, с кем я пробовала поговорить на эту тему, посоветовали обратиться к психиатру. Я случайно вспомнила о тебе. Купила номер «Слухов и сплетен» и увидела, что один из материалов подписан твоим именем. И тогда подумала, что раз ты устроился в такую газету, значит, у тебя есть талант рассматривать ситуацию не только с позиции обывателя.

— Вот как? — рассмеялся Савелий. — Обычно наши однокурсники, когда узнают, что я делаю «желтуху», думают, что у меня не все дома. Это ведь не так престижно, как вести новости на телевидении или снимать документальные фильмы.

Аня слабо улыбнулась.

— А я сразу поняла, что твои статьи не просто ради сенсации написаны. Тебя и правда интересуют необычные вещи. Ты ничего не придумываешь, пишешь правду, хоть, может быть, другим и кажется, что это фантастика низкого пошиба.

— Так что у тебя случилось?

— Понимаешь, я… В общем, я видела мертвых, — прошептала Аня, с тревогой глядя на него поверх бокала с зеленоватым коктейлем. В тот момент у нее было совершенно детское выражение лица, и Савский поймал себя на желании протянуть руку и погладить девушку по волосам.