— Стой! — дрогнувшим голосом скомандовал Николай, вдруг возненавидев Дину за свою собственную неуместную жалость, за предательское желание не марать руки.

Девушка послушно остановилась, медленно повернулась и посмотрела на него с такой надеждой, что Лопата, не выдержав, отвел взгляд, как цепной волкодав, смутившийся дрессировщика. И тут же, уничтожив проросток ненужного чувства свистящим «с-сука», коротко шагнул к ней. Дина отступила, споткнулась, он подхватил ее в последний момент. Треснула ткань цветастого платья, порванного на груди, девушка заплакала. Грудь у нее оказалась красивая, высокая. Лопата, ухмыльнувшись, потянул руку к ширинке — Монаху, конечно, не понравится его инициатива, но с другой стороны, девчонку заметил он, значит, и право первой ночи принадлежит ему. Монах с Отелло ушли далеко вперед и не смогут ему помешать.

Он уже был готов грубо схватить жертву, но тут случилось нечто неожиданное — старая коряга не вовремя попалась ему под ногу, Лопата споткнулся, запутался в спущенных штанах и упал на одно колено. А когда поднял голову, увидел удаляющуюся Динину спину. Девушка бежала с отчаянием человека, понимающего, что победа ему не светит. У нее не было ни одного даже самого малюсенького шанса. Лопата поэтому не торопился, медленно натянул и застегнул штаны. Он принял правила игры, дал ей маленькую фору. Так даже лучше — догонит ее в три прыжка, повалит на землю и возьмет сзади, как самец берет убегающую самку.

Динино цветастое платье мелькало между деревьев. Лопата усмехнулся и неспешно порысил за девушкой.

Дина бежала между деревьев, по-кенгуриному перепрыгивая через заросшие изумрудным мхом кочки. Истерика, набирающая обороты, словно снежный ком, катящийся с горы, придавала ей сил. За спиной мерещилось тяжелое сопение преследователя, но Дина не оборачивалась, зная, что стоит ей встретить ледяной взгляд этого, в сущности, мальчишки, как она не выдержит — ватно подогнутся колени, синим айсбергом застынет в горле дыхание, и только сердце будет гулко отстукивать в висках.

Связанные за спиной руки онемели, ей было трудно балансировать, и несколько раз девушка падала на колени. Однако тут же поднималась и продолжала бежать наугад, не чувствуя направления, натыкаясь на ветки кустарников, которые иногда до крови царапали кожу на ее лице. Боли Дина не чувствовала.

Она не знала, сколько времени прошло, и вдруг в какой-то момент поняла, что больше не слышит за спиной похрустывания веток. Беглянка рискнула остановиться и только тогда поняла, как устала. Волосы у лица взмокли, сердце едва не выпрыгивало из груди.

Вокруг никого не было. Монотонно и гулко отсчитывала чей-то век кукушка. Шелест листвы был похож на мерный гул далекого моря. Дина перевела дыхание и попробовала освободить руки. Бесполезно — жесткий жгут впился в запястья, и чем больше она трепыхалась, тем туже затягивался узел.

Откуда-то издалека послышалось: «Ее нет нигде… Ну и лох ты, Лопата… Ты иди туда, а я вон там посмотрю. Найду — урою суку…»

По щекам покатились слезы. Дина привалилась спиной к березе и осторожно опустилась на корточки. Все бесполезно. Их трое, они сильные, спортивные, а сейчас еще и злость толкает их в спину. А она… Ну что она? Студентка второго курса Строгановки, хронический гастрит, анемия, патологическая неспортивность, легкая никотиновая зависимость.

Дине вдруг вспомнилось, как прошлым летом ее лучшая подружка ни с того ни с сего записалась в секцию айкидо. И ее с собой звала. Но она лишь томно отмахнулась. Даша ни за что бы не променяла уютные винно-кофейные посиделки кухонных философов, полуночный поиск смысла жизни, утопленный в дешевом белом роме и клубах марихуанового дыма, на будничную строгость утренних пробежек, львиную грацию отрепетированных прыжков и геометрическую выверенность прокачанных мышц.

Правда, теперь подружка участвует в каких-то соревнованиях и не боится выходить из дома в темное время суток, а ее, Дину, загнали в угол, поймали на примитивную наживку, на жвачку паршивую.

Девушка закрыла глаза и попробовала молиться.

На ее шее, на тонкой серебряной цепочке висел образок Варвары Великомученицы, который Дина с детства считала талисманом. Верующей она никогда не была, но знала начало молитвы «Отче наш». Снова и снова повторяя сакральные строчки, девушка постепенно успокоилась, замерла, и все мысли, боль, ужас близкой смерти будто бы растворились в произносимых сбивчивым шепотом словах. И когда уже стерлась грань между самогипнозом погибающего и смутным ожиданием чуда, чьи-то сильные руки вдруг схватили ее за плечи и потянули вверх. Но открыв в испуге глаза, она увидела не узколобую рожу с налитыми кровью глазами и трехдневной щетиной, а разлинованное смуглыми морщинками женское лицо.

От неожиданности Дина отшатнулась. А женщина смотрела на нее спокойно и ясно, и даже без любопытства, словно ей не впервые приходилось встречать в лесу заплаканную связанную девушку в порванном платье.

— А молишься ты неправильно, девочка, — улыбнулась незнакомка. — Смысла в такой молитве нет никакого. Ты хоть знаешь, что такое молитва?

— Что? — оторопело спросила Дина, но тут же спохватилась: — А… может быть, вы мне руки развяжете?

— Давай уж… — Проворные короткие пальцы с неровно обрезанными ногтями легко распустили узел. — За что ж они так тебя? Вон руки все посинели!