Криминалистика и психоанализ зарождаются приблизительно в одно и то же время в связи с попыткой понять психологию человека-невротика и психологию человека-преступника. [17]

Совершенно уместным может показаться вопрос, почему Фрейд не писал ни о преступлениях, ни о психологии преступника? [18] На этот вопрос можно найти, как минимум, четыре ответа:

во-первых, Фрейда интересует человеческая психика как таковая, психический аппарат человека и особенности его функционирования – Фрейд стремится создать не просто «невротику», но новую научную психологию, метапсихологию;

во-вторых, граница между невротиком и «просто несчастным» человеком размыта, более того, полиморфно-перверсивная конституция инфантильной сексуальности и стадийная история психо-сексуального развития предполагают запрограммированную комплексность и бесконечную вариантивность динамики психогенеза;

в-третьих, с 1897 году реальное преступление, реальное соблазнение, реальная травма уступают место бессознательным фантазиям, не в последнюю очередь на тему преступления, на тему преступного разрешения семейного романа, иначе говоря, реальное преступление отступает в психоанализе на второй план: «каждый» может убить, чтобы найти реальное основание для своей вины («констатирование того, что возрастание бессознательного чувства вины может сделать человека преступником, было неожиданностью, и все же это несомненный факт. У многих преступников, особенно у молодых, можно доказать наличие сильного чувства вины, которое существовало до преступления. Оно является, таким образом, не следствием, а мотивом преступления, как если бы ощущалось облегчение в возможности связать это бессознательное чувство вины с чем-то реальным и актуальным» [19] ), или, иными словами, согласно известной формуле Лакана «психоанализ дереализует преступление, не освобождая преступника от ответственности»; [20]

в-четвертых, некоторые следопыты-редукционеры полагают, что в основе психоанализа, в основе фрейдовского самоанализа лежит тайна, семейная тайна Фрейдов, связанная с преступлением, а именно с участием в распространении фальшивых рублей дядей Зигмунда Фрейда Иосифом. [21]

Люди с делинквентным поведением не могут решать свои конфликты с помощью невротических защит, они не расстаются психотическим образом с реальностью, они не конвертируют свои проблемы на тело, они не прибегают к изощренной, но регламентированной законом сексуальности, они не берут в руки скрипки, ручки, кисти, дирижерские палочки, смычки, краски, балетные тапочки, они прихватывают с собой ножи, ножницы, пистолеты, ремни, веревки, таблетки снотворного, скальпели, целлофановые пакеты и преступают закон, преодолевая, как правило, барьеры нарциссического периода, заживляя на мгновение инфантильные травмы.

Если невроз – обратная сторона перверсии (и наоборот), то делинквентность – обратная сторона психоза (и наоборот).

Вокруг каждого отклонения разворачивается свой тип дискурса: неврозологический, психозологический, сексопатологический, юридический.

Кстати, у делинкветного свой способ избежать паранойи:

– Паранойя не нужна?

– Своя есть. [22]

Психология преступника выдает преступника, и он оставляет на месте преступления следы. Значение следа в общей картине преступления обретается только впоследствии, и потому a priori важен каждый след. След может оказаться не играющим роли, слишком общим, слишком распространенным:

– Ну что тут?

– Еще один разлагающийся трансвестит… Похоже его пришибли молотком, как и остальных. Это нам о чем-нибудь говорит?

– Еще бы. У любого яхтсмена в Южной Флориде на яхте есть молоток. След может оказаться значимым:

– На лице покойного ожоги от сигареты. Рядом нашли окурок сигареты с гвоздикой. [23]

Даже отсутствие материальных следов на месте преступления оставляет возможность предполагать по сцене преступления наличие тех или иных следов психологических: маньякальность, психопатия, фиксация на том или ином частичном объекте, бред преследования, дисфория и т. д.

Преступник, как и всякий субъект уникален. Уникален своими психическими констелляциями. Он – собрание (пред)определенных кодов, коллекция (пред)определенных идентификаций, архив (пред)определенных поведенческих паттернов, реестр (пред)определенных жизненных сценариев. Уникальность не в единственности, но во множественности. В единственности множественность.

На сцене, там, где желания связывают субъекта с другими, возникает густая аффективная завеса. Поиск свидетелей, анализ и самоанализ уникального субъекта не вызывает доверия, доверия к себе, доверия своим чувствам. Шерлоку Холмсу этот феномен хорошо известен: «самое главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши выводы. Клиент для меня – некоторое данное, один из компонентов проблемы. Эмоции враждебны чистому мышлению». [24] Известен этот феномен и Зигмунду Фрейду: следует избегать контрпереноса, следует избегать замутнения картины пациента своими аффектами; таково одно из главных правил психоаналитической терапии: придерживаться позиции воздержания [Abstinenz], удерживаться от реченедержания, неподвластной властной логотерапии.

Разум противопоставляется чувствам (по меньшей мере со времен Платона). Разум – инструмент отцовской, культурной прогрессии в царство духа [Geistigkeit], в империю представлений, суждений, воспоминаний, в эмпирею правил, поддающихся кодировке и декодировке субъектами конвенциональной коммуникации, в эмпирею отвлеченную от эмпирии. «А разум я, как известно, ставлю превыше всего», – говорит Шерлок Холмс. [25] «Логос – наш Бог», – проводит черту аналогии Фрейд.

При всей бесконечной исключительной индивидуальности каждого человека, существуют некие серии желаний, позволяющие обнаружить обладателя тех или иных психологических следов. «– Кто-то назвал человека животным, наделенным душой. – Уинвуд Рид хорошо сказал об этом, – продолжал Холмс. – Он говорит, что отдельный человек – это неразрешимая загадка, зато в совокупности люди представляют собой некое математическое единство и подчинены определенным законам. Разве можно, например, предсказать действия отдельного человека, но поведение целого коллектива можно, оказывается, предсказать с большей точностью. Индивидуумы различаются между собой, но процентное отношение человеческих характеров в любом коллективе остается постоянным». [26] Отдельный человек – неразрешимая загадка и для себя. Он не может не лгать желанию, он не может не лгать другому.