Когда, уступая друг другу дорогу, трое генералов вошли в комнату Гурко, на какое-то время разговоры на просторной галерее утихли. Слышались только шаги адъютантов. И какой-то далекий неопределенный звук, несколько напоминающий жужжание, который все усиливался и усиливался. «Что бы это могло быть?» — спрашивал себя Климент.

— Вы слышите? — спросил он Кареева.

— Да... Где-то кричат.

— Кричат «ура». Вот послушайте!

— Может быть, это какой-нибудь полковой праздник? Кажется, нет! — словно бы отвечая самому себе, сказал корнет. — Крики доносятся с восточной окраины города, а там расквартирован Преображенский полк... Нет, это не праздник.

— Но почему же крик усиливается?! Интересно...

— Встаньте... Полковник! — шепотом резко оборвал его Кареев, вскакивая сам.

Климент испуганно обернулся. Из комнаты Гурко вышел офицер — невысокого роста, некрасивый, неопределенного возраста, в потертом, неприглядном мундире, сразу бросавшемся в глаза на фоне франтоватых, ладно скроенных разноцветных мундиров адъютантов; у него был выпуклый наморщенный лоб, быстрые серые глаза и желто-пепельные прямые и редкие волосы; такой же была и коротенькая, клинышком бородка.

«Значит, это и есть полковник Сердюк», — подумал внезапно охваченный страхом Климент и уже не мог отвести от него взгляд.

— Поручик Ларионов! Чай для его превосходительства! И обратите на сей раз внимание, как он будет заварен! А вы, Михаил Александрович, принесете погребец его превосходительства! — сказал Сердюк, прокладывая себе дорогу в толпе молодых красивых адъютантов, а те кивали ему вслед, очевидно, хорошо зная, как должен быть заварен чай для его превосходительства и что содержится в погребце, который должен был принести Михаил Александрович.

Вдруг оцепеневший Климент почувствовал на себе взгляд быстрых глаз полковника, взгляд этот задержался на нем какую-то секунду и сразу же перебежал на Кареева.

— Вы ждете меня, корнет? — спросил Сердюк и подошел ближе.

Голос его прозвучал суховато, безо всякого любопытства.

— Так точно, ваше высокоблагородие!

— Что у вас ко мне? Кто этот человек?

Климент снова почувствовал взгляд Сердюка, скользнувший по его лицу.

— Из Софии, ваше высокоблагородие...

— Из Софии?! — взгляд серых глаз ни в чем не изменился, но теперь уже не отрывался от лица Климента.

— Он утверждает, что пришел оттуда. Их задержал подвижной пост... Его и еще одного — его брата... Задержаны они в четырех верстах к западу от перевала и при не совсем обычных обстоятельствах... Можно даже сказать, подозрительных. Но, с другой стороны, сведения, которые доктор нам сообщает относительно турецких войск в Софии...

— Вызовите переводчика и пойдемте в мою комнату.

— Переводчик не нужен. Доктор говорит по-русски.

— Тогда пойдемте! — сказал Сердюк, но, едва сделав шаг, он остановился и прислушался.

Странный крик, доносившийся снаружи, усилился до такой степени, что «ура» слышалось уже совсем отчетливо. Оно звучало так, словно его повторяло бесчисленное эхо — вдалеке, ближе и совсем близко... А снизу, со двора, донеслись фырканье лошадей и возбужденные голоса.

— Что там происходит? — наклонившись к окну, спросил Сердюк.

Адъютанты тоже кинулись смотреть в окно и так прижали Климента, что тот буквально прилип лбом к холодному запотевшему стеклу. Посередине покрытого снегом двора трое верховых — красивый офицер в шинели с меховым воротником и в меховой шапке и двое краснолицых от холода казаков, — соскочив с коней, что-то рассказывали сбежавшимся штабным писарям.

— Ура-а! — закричали те вдруг, и в воздух взлетели фуражки и шапки.

— Что такое? Скажите, ради бога, что там происходит?

— Плевен! Плевен! — кричали внизу.

Послышался дробный стук. Кто-то взбегал по лестнице. На галерее появился красивый офицер в шинели с меховым воротником.

— Где его превосходительство?

— Что?.. Что с Плевеном?

— Где он? Я от главнокомандующего...

— Тут, в этом помещении!..

Прежде чем адъютанты распахнули перед ним дверь, офицер толкнул ее, замер на пороге и, взмахнув каким-то конвертом, крикнул задыхаясь:

— Ваше превосходительство... Плевен пал! Осман-паша со всей своей армией сдался!..

Все замерли, слышались только совсем отчетливо близкие и далекие ликующие крики. В следующую минуту такие же голоса зазвучали и в комнате, и на галерее, и во всем доме. «Ура!.. Ура-а…» — кричали обезумевшие от радости офицеры всех рангов. Со слезами умиления на глазах они обнимались, целовались, снова кричали «ура», поздравляли с победой друг друга и снова обнимались, преисполненные счастья и гордости.